Иван Охлобыстин - Улисс

– Не выдумывайте! Леший здесь ни при чем. Надо бы обработать. Достаньте из рюкзака мою сумку, в ней духи есть, – решительно распорядилась Лиза, озабоченно разглядывая уже запекшуюся ранку на ступне Калугина.

– Не слишком ли? Духи переводить?! – обеспокоился Павел.

– Не экономьте на здоровье. Не разорюсь, – успокоила его Елизавета.

Продезинфицировав поврежденную стопу, тот натянул ботинок и благодарно взглянул на Елизавету.

– Ну, возвращаемся, что ли?! – предложила она.

– Пойдемте, – согласился Калугин.

И, попрощавшись со стариком сторожем, спутники отправились обратно в свой поселок.

– Вот взять модель «Хамильтон» с черно-белым дисплеем, – это же чудо концепта! Роскошный швейцарский механизм с автоподзаводом и более чем аскетический циферблат, даже без подцветки! – увлеченно рассказывал Павел, прихрамывая на левую ногу. – Бытийный минимум! Или я вот из Швейцарии позавчера привез сломанные часы со странным названием «Улисс». Они каминные с репетиром. Их сделал ученик Леонардо да Винчи, это не шутка!

– Да вы что?! – воскликнула Лиза.

– Два тома удостоверений к ним. Бешеные деньги потратил. Всё, что за последние пять лет накопил, плюс деньги с дачи.

– Вы что, продавать ее будете? – не поверила Елизавета.

– Само собой, – подтвердил Павел. – Мне за ней следить некогда, тем более что у меня нормальная дача есть, в десяти, а не ста километрах от города.

– Жалко. Сосед вы душевный, – вздохнула Бородина и напомнила: – А что же… этот ваш… ученик Леонардо да Винчи…

– Да, да, да! – вернулся к рассказу Калугин. – Он их сделал в память любимой жены. Она от чумы погибла. Но и он ненадолго ее пережил. Взорвался. Делал бомбы для папы римского. Этим же взрывом часы разбило. Собрать их – венец моей профессиональной карьеры! Полторы тысячи деталей, выточенных вручную! Первая мелодия всех музыкальных шкатулок мира!

– Что за мелодия? – заинтересовалась женщина.

– Неизвестно. Пятьсот лет никто не слышал. Соберу – послушаем, – пообещал Павел.

– И когда соберете, что дальше делать будете? – спросила Елизавета.

– Ничего больше делать не буду, – признался ее спутник. – Читать книги, слушать музыку и пить вино.

– Пьяницей будете? – хихикнула Лиза.

– Почему же пьяницей?! – не согласился Павел. – Можно пить вино умеренно.

– А смысл?! – пожала плечами Елизавета. – Оно же противное!

– Согласен, русскому человеку это чуждо, – неожиданно поддержал ее Калугин и добавил: – Мой папа говорил, что хочет закончить жизнь сельским пьяницей.

– Видите! – щелкнула пальцами Бородина. – Ваш папа себе не врал! Мой тоже такой был. Вышел в отставку и сгорел от водки за пять лет. Не умел жить вхолостую.

…Елизавета запомнила отца стоящим в проеме двери с полупустой бутылкой водки в одной руке и наградным пистолетом в другой.

– А не прострелить ли мне, доченька, себе башку, у тебя на глазах, чтобы ты навсегда запомнила, как Родину любить умеют? – спрашивал он у десятилетней дочки.

– Ты бы хоть на какую войну нанялся! Погиб как человек! – восклицала мама, перегораживая собой дочь.

– Не берут меня Люба, никуда не берут! Старый я для них! – падал в слезах пьяный отец на руки матери.

Она помогала ему сесть в кресло на веранде, разоружала, укрывала старым ватным одеялом с изображением Чебурашки и Крокодила Гены и отпаивала горячим чаем с облепихой.

Мама фанатично любила и уважала папу. Было за что – папа являлся ярким примером настоящего русского офицера, со всеми громадными плюсами и минусами этого понятия. С годами минусов стало больше, но это не мешало ей любить его, даже еще больше. Мама до последнего таскала мужа по пансионатам, но спасти не смогла. Некоторые вещи уже были предопределены. На похоронах мама дала у гроба папы обещание не затягивать разлуку и через полгода умерла от онкологии. Перед смертью она очень просила дочь не забыть и тайком подложить ей в гроб папин наградной пистолет. Она очень переживала, что забыла похоронить его вместе с мужем. Когда Елизавета спросила, зачем ей папин пистолет после смерти, та ответила, что по возможности вернет пистолет папе.

Мама преподавала сорок лет математику в школе и не была замечена ни в чем мистическом. Психическими заболеваниями тоже не страдала. Однако сейчас Елизавета впервые усомнилась в здравомыслии мамы. Та же, интуитивно уловив это сомнение, посмотрела ей в глаза и сказала:

– Обязательно положи. Это единственная цацка, которую он не пропил. Вдруг ему там совсем тяжко?!

– Думаешь, на том свете можно обменять оружие на спиртное? – попыталась возразить Елизавета.

– Мы не знаем, что нельзя – презумпция отрицания, – парировала мама. – В одном старом кинофильме есть прекрасная песня в исполнении божественной Алисы Фрейндлих «Я не сказала „да“, синьор! Вы не сказали „нет“!» Понимаешь, дочка?

– Не понимаю, – созналась та.

– Не любила ты толком, – печально сказала мама. – Где любовь, там все возможно.

– …Живут же пенсионеры за рубежом! – помогая спутнице перебираться через забор, сказал Павел.

– Культурные люди, – согласилась с ним Елизавета. – Но скучные!

– В смысле скучные?! – не понял Калугин.

– В прямом, – пояснила дачная соседка. – Я пятнадцать лет в торгпредстве работала, во Франции, в Португалии, в Германии. Удавка – какие скучные! Лучше бы пили! Разве что сербы. Они сами так говорят: на небе Бог, на земле Россия! Понимают нас, короче говоря.

Дачники напрямую двинулись к дому Калугина.

Сбросив с себя промокшую и дурно пахнущую верхнюю одежду, Павел и Елизавета прошли в гостиную. Калугин усадил гостью на диван, а сам отправился в спальню, откуда вскоре вынес черный махровый халат и свежее полотенце.

– Ванная там, – показал он на одну из дверей.

– Спасибо, – поблагодарила Бородина и спешно скрылась за указанной дверью.

Пока женщина принимала душ, Калугин на кухне вскипятил в электрическом чайнике с веселенькой голубой подсветкой воду и заварил чай.

У него за спиной хлопнула дверь ванной, и в отражении оконного стекла Павел увидел Елизавету. Женщина укуталась в любезно предоставленный им банный халат, который очевидно был ей велик. Он скатывался с плеч, и, запахиваясь поплотней, гостья невольно на мгновенье приоткрыла полы, отчего в стекле отразилась ее обнаженная грудь.

Калугин спешно отвел глаза, но успел заметить, что Елизавета поймала его взгляд. Пытаясь скрыть охватившее его смущение, мужчина притворно закашлялся.

– Я тут чай заварил, – сообщил он, расставляя чашки на подносе. – Вы пока согревайтесь, а я на машине к воротам слетаю. Посмотрю – вдруг электричество уже дали?!

– Хорошо, – с готовностью поддержала эту идею Бородина. – У вас тут фен есть. Вы не будете против, если я им свою одежду попробую подсушить?