Аланна Окан - Проклятие свитера для бойфренда

Он подергал дверь, и она открылась, обнаружив вход в подвал, скорее всего, предназначенный для хранения всякой всячины, и заполз в темноту. И я, со своим страхом темноты, маленьких пространств и всего, что я не могу увидеть, пошла за ним. Он закрыл за мной дверь.

Я столько раз возвращалась к этому воспоминанию, что оно уже начало стираться из памяти. Эти маленькие, застывшие во времени моменты, когда человек, которого ты хочешь, смотрит на тебя, видит тебя даже в темноте, хочет тебя прямо сейчас, – я бы схватила их в горсть и впряла в волокна пряжи, если бы смогла, ввязала их в одеяло и навсегда зарылась бы в его складках.

Джейми был влюблен в кого-то еще, и я тоже, несколько раз.

Но я всегда хотела его так, как он никогда меня не хотел, но вместо того, чтобы позволить мне оттолкнуть его, он принял это и превратил в крепкую и постоянную дружбу. В следующем семестре он поехал в Лондон, но вернулся раньше срока, так как ему поставили диагноз, все лето и осень он проходил лечение, стал таким худым и бледным, что, когда однажды я встретилась с ним в кампусе, это было так, словно я увидела его призрак. Когда у него наступила ремиссия, он вернулся в колледж и закончил его вместе с нами; он давал мне советы в любви и писательстве, летом он переехал в город, а когда похолодало, заболел вновь и умер в один из первых теплых весенних дней. Вот и все, а я еще цепляюсь за то одно воспоминание, всего лишь одну петельку во времени.

В течение нескольких месяцев после смерти Марины, а затем и Джейми я видела их в городе повсюду. Я замечала мельком ее острый носик или его взъерошенные волосы, а затем осознавала, что, конечно же, это не она, и это точно не мог быть он. Их отсутствие ощущалось, как недостающая ступенька на лестнице, как если бы вы поперхнулись глотком воды, которая зашла не в то горло.

Теперь же это ощущение более абстрактно. Потому что они умерли такими молодыми, потому что мое время с ними было слишком коротко, я износила эти несколько воспоминаний уже давно. Поэтому я часто переношу их в места, где на самом деле они никогда не были. Я думаю о Джейми, когда играю в игры, в любые, даже в те, в которые мы не играли вместе, и не уверена, что он бы имел возможность этому научиться. Понравился бы ему криббедж [13] Кри́ббедж (криббидж, крибедж), англ. cribbage – карточная игра для 2 игроков, популярная в Англии и США. или «Колонизаторы [14] Колонизаторы (нем. Die Siedler von Catan) – немецкая настольная игра, созданная Клаусом Тойбером. » или он посчитал бы их скучными? Я представляю его на вечеринках, на которых бываю, полных народа, с кем мы вместе учились в колледже. Пригласит ли он меня через Facebook , чтобы удостовериться, что я тоже буду там, даже в усталую пятницу , когда Гринпойт [15] Гри́нпо́йнт (англ. Greenpoint) – самый северный район боро Бруклин, Нью-Йорк. и Верхний Ист-Сайд [16] Верхний Ист-Сайд (англ. Upper East Side) – квартал в Манхэттене. кажутся такими далекими, что даже думать про них не хочется. Я прохожу по району, где он жил, и думаю: «А что, если отправить ему SMS ку и пригласить выпить, поиграть в Scrabble , обнять его на прощание и почувствовать однажды такой знакомый, а теперь забытый запах кожи на его шее.

Марину я представляю на работе, в Twitter ’е и на вечеринках, совсем не таких, где мог бы бывать Джейми. Книжные вечеринки, театральные вечеринки, вечеринки, где все стоят и рассказывают, перекрикивая музыку, как им недоплачивают и как они переквалифицировались, где они интересуются друг у друга, как дела в творчестве и любви, а потом просеивают ответы сквозь фильтр, чтобы найти крупицы золотой правды, подтверждение того, что сами они все делают правильно в сравнении с другими. Остались ли бы мы с ней друзьями или это превратилось бы в одно из тех знакомств, где все, о чем нам осталось говорить, это тот факт, что мы познакомились в такое особое для нас, напряженное время?

«А вы знали, что мы вместе проходили стажировку?» – рассказывали бы мы своим друзьям первые несколько раз при встрече, а затем растворились бы в улыбках, приветственных взмахах рукой, лишь время от времени обращая внимание на имя автора под очередной статьей.

Я не знаю, кем бы они были для меня сейчас. Я лишь знаю, что я теперь старше, чем они оба когда-либо будут, и это пугает меня. Потеря этих двух людей заняла так много места в моей жизни, что в то время, когда меня попросили связать кофточку для малыша всего через шесть месяцев после смерти Джейми и чуть больше года после смерти Марины, я почти полностью забыла о мысли о новой жизни.

Вязание этой кофточки стало реальным и весомым напоминанием о ней. Вязание любой вещи придает вам чувство обладания контролем, как демонстративный дерзкий вызов перед лицом горя: эта вещь твоя, именно такая, какой она должна быть, и она существует там, где раньше не было ничего. И с каждым провязанным рядом в вещичке, предназначенной для малыша, все более отчетливо проступают его или ее очертания в ожидании, когда эта вещь приобретет свою конечную форму. Мне нравилось осознавать, что эта будущая кофточка лежала в моей сумке в течение рабочего дня и рядом с моей кроватью, когда я просыпалась. Я чувствовала ее свечение; я чувствовала ее дыхание.

Я закончила даже на несколько дней раньше. Ода предложила мне пришить на кофточку маленькую этикетку с моими инициалами, прежде чем отдать ее. «Как знать, – сказала она, – может, эта кофточка станет семейной реликвией или чем-то вроде». Она сказала, что кто бы ни получил ее следующим после этой малышки, которую назовут Майей, кто мог бы оказаться таким же громким и настоящим, как Марина, или спокойным и добрым, как Джейми, или бесконечно открытым, как Ода, он наверняка захочет узнать, откуда эта кофта появилась.

Через несколько недель после того, как я отдала кофточку, Ода прислала мне несколько фотографий. На них были новоиспеченные родители и Майя, родившаяся накануне ночью. Малышка выглядела крошечной и недоуменно чудной, с копной черных волос, по поводу которой мое лысое малышковое Я испытало жгучую зависть. Она была слишком маленькой для этой кофты и даже для шапочки, которую начала вязать Ода, а заканчивать которую пришлось мне. (Мы обе знали, что так и произойдет.)

Но это, подумалось мне, и хорошо. Она еще вырастет.

Если я прочитаю еще хоть одну статью, которая начинается со строчки вроде: «Вяжут не только бабушки!» – я порву ее в клочья иглой для валяния шерсти.

Различные варианты этого предложения можно встретить повсюду, приправленные новомодными трендами о том, как поколение двухтысячных валом валит к искусству вязания, и захватывающими дух новостями о том, как вязание прибавляет двадцать лет жизни и сжигает больше калорий, чем занятие йогой во время секса. [17] Пожалуйста, каждый раз, когда я пишу «поколение двухтысячных» (надеюсь – в последний раз), читайте настолько с ироничными тильдами и звездочками, и цитатами, насколько возможно их уместить в ваше поле зрения. На самом деле еще одно упоминание: в данном случае я в первую очередь имела в виду женщин поколения двухтысячных. Если вы заметите вяжущего мужчину в естественной среде обитания, это достойно отдельной публикации. И да: я рада, что люди пишут о моей главной любви в жизни. Я просто недовольна тем языком, который они слишком часто используют, чтобы ее описать.