Ринат Валиуллин - d’Рим

– Да! Прямо жуть как похоже на плюс! – засмеялась Анна.

– Первый плюс комом.

Вечерело, мы незаметно перешли на «ты», потом – в другое кафе. Для продолжения темы нужны были совсем другие напитки.

На улице было тепло и людно. Бесконечные траттории и пиццерии создавали атмосферу вечного застолья. Несмотря на поздний час, у лавок с сувенирами все еще тлела торговля.

– Сейчас будет мост Систо, а потом Виа Джулия, – прокомментировал Борис.

– Неплохо звучит, улица Джулии.

– Да. Это был папа Юлий второй.

– Папа? Ой, а так романтично звучало. Лучше бы ты мне этого не говорил, – засмеялась Анна. Мы перешли мост и вышли на улицу из затертых временем фасадов, арок и темного плюща, придавшего своей бородой средневековой архитектуре еще более древний вид.

Улица была коротка, красивое не могло длиться вечно, она венчалась фонтаном. Анна подошла к массивной мраморной купели и набрала воду в ладони:

– Холодная.

– Вода?

– Вода. А что еще может быть?

– Раньше во время праздников в фонтан пускали вино.

– А я-то думаю – почему мужик на меня так вопиюще смотрит, – плеснула Анна водой в мраморное бородатое лицо.

– Не бойся, это маска, фонтан так и называется – «Маскероне».

– Я поняла. Выпил – маску снял.

– А ниже фонтана, видишь – это античная ванна, из какой-то римской бани.

– Если ты не торопишься, покажу тебе еще фонтан «Черепахи», – не дожидаясь ответа, повел Борис Анну через короткий проулок.

– Я же на отдыхе.

– Это того стоит. Вот где самая романтика.

Мы прошли какую-то площадь, потом еще одну небольшую улочку и вышли к дворцу с фонтаном. Черепашки действительно впечатляли.

– Какие очаровательные, – сказала Анна. – Хочется покормить.

– Да и юноши тоже ничего.

– А черепашки – прямо символ туриста, влюбленного в Рим, – подошли мы совсем близко к земноводным.

– Да, иногда туристы так зачарованы, что начинаешь спотыкаться.

– А что ты хотел? По Риму хочется ходить долго и медленно.

– Ты помнишь, что он сказал? «Теперь я могу уйти из политики, после того, как меня поздравили таким ласковым голосом».

– Если бы я постоянно не слушала твои записи, мне кажется, Гершвина я теперь выучила наизусть. Если бы не ты, никогда бы мне так не петь.

– Мне показалось, что между вами что-то есть. Но не это я хотела сказать. По твоему голосу я поняла, что ты влюблена по уши.

– В кого?

– Не волнуйся, я не про Гершвина.

– Элла!!

– Я поняла. Как ты себя чувствуешь?

– По-разному. Черное и белое, – передразнила Норма Эллу и засмеялась. – Все зависит от звонка. После черной пятницы наступила белая суббота. Черное и белое, так и живем. Радость и печаль, любовь и ненависть, восторг и разочарование. Жизнь – вечный пешеходный переход. Одни – туда, другие – обратно. Все ждут звонка, – снова повторила Норма.

– Прямо как у меня, пока ты не позвонила хозяину Мокамбо.

– Элла!

– Я не только об этом звонке. Без него мне никогда не петь в Мокамбо. Так и скиталась бы по задворкам блюза.

– Ох уж эти расовые предрассудки.

– Черное и белое, – снова рассмеялась трубка. – Ну так да или нет?

– Элла! Мне кажется, сейчас вся Америка навострила уши. Лучше расскажи, как там дела в Мокамбо? Все хорошо?

– Концерты почти каждый вечер. Спасибо тебе, Норма. Я твоя должница.

– Перестань.

– Я же искренне.

– Искренне перестань. Иначе мне придется вместо соку выпить шампанского. А я сегодня с утра хотела бросить пить.

– Решила завязать совсем?

– Со всеми, со всем… – в задумчивости превратила наречие в местоимение Норма. – Именно эта мысль давно не дает мне покоя. Но не думаю, что мне удастся. Я не настолько способная.

Норма покинула балкон и зашла в дом. Скинула халат, оголив тело, до зубов вооруженное красотой. Монро вообще никогда не носила нижнего белья и даже не покупала его, хотя напоказ этого не выставляла.

«А ты сдала, детка, будто приняла душ времени».

Вдруг ей надоело быть Мэрилин, хотя это была ее норма жизни, но в этот день даже Нормой ей быть не хотелось.

Она надела парик на голову, которая гудела от выпитого, и стала Зельдой, никому не нужной Зельдой Зорк. У Зельды голова не болела. Подошла к зеркалу. Зеркало не поверило ей и узнало. Норма приподняла руками грудь, втянула живот и поправила платье. Потом вспомнила, что она Зельда и сбросила все настройки.

Когда она хотела побродить в толпе, выйти в народ, откуда она когда-то вошла, для того, чтобы оставаться неузнанной, она надевала парик брюнетки, превращалась в Зельду и становилась абсолютно другой.

Перед выходом она еще раз вышла на балкон и допила коктейль.

Анна мягко потянула на себя курок и капсула с лошадиной дозой барбитурата упала в бокал, оставленный Нормой на балконном столике. Скоро она вернется, чтобы пригубить его и себя.

Неожиданно для Анны, на балкон вышла какая-то брюнетка и одним залпом прикончила коктейль. «Неужели опять все насмарку? Как мне это уже надоело. Первым же рейсом в Рим. Надо отдохнуть», – уже выходила из здания напротив Анна. Она даже не оглянулась на дома на Фифт Хелена Драйв. Села в припаркованную машину и укатила прочь. «Все дороги ведут в Рим». Анна до сих пор не могла понять, куда делась Норма.

– Народ, закурить не найдется? – остановил толпу знакомый голос.

– Найдется.

– Можно, я две возьму?

– Бери.

– Они же у тебя последние.

– Бери, чего уж там, тебе же нужно, – скомкав пустую пачку, кидает ее на асфальт.

– Зачем ты так? Есть же урна.

Зельда нехотя подбирает сломанный бумажный футляр. Глаза не находят урну. Кладет в карман. «Я и есть урна».

– Спасибо, а спичка есть?

Народ недовольно чиркает зажигалкой. Зельда затягивается, вторую сигаретку прячет в карман.

– Ну, бывай, пока. – Выдыхает в лицо дым, потом пытается развести его руками, извиняясь.

– Пока, – толпа втянула плечи в воротник и пошла дальше.

Только дым в толпу, что прошла.

– Как голова? – спросила Зельда у Нормы.

– Прошла, но неизвестно куда. Отпустило на время. Хорошо, когда тебя никто не знает, – ответила себе Норма. В руках тлел огонек, который не хотел становиться костром.

– Думаешь, позвонит?

– Позвонит, если не думать. А я дура – думаю. Мужики, где они? Сначала подбросят, потом забывают поймать. Ему нужно подкожное, а мне внутривенное…

Клен положил уставшие красные ладони на воздух. Каштаны аплодировали. На улице было тепло. Августом дуло в лицо. Из дула – освежающий ветер. Деревья швырялись листьями и каштанами, фонари брызгались апельсиновым соком, выжигая в Норме негатив. Тот изворачивался, словно ужаленная змея, позвоночник сам собой выпрямлялся, поднимая настроение все выше на лифте, где у него последний этаж, пентхаус. Оргазм – самая верхняя площадка, там бассейн, там бармен с коктейлями на любой вкус, там официантка, нега принесет тебе его, тут звонок, и тебя катапультой прямо с лежака обратно в полумрак в койку, где утром разбудит телефонный звонок.