Александр Мишкин - Anamnesis vitae. История жизни

© Александр Мишкин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я танцую в ночном дожде. Мне нравится, как крупные капли пролетают сквозь меня, слегка щекоча прозрачное тело. Мне нравится рассекать крыльями тугие струи, стремительно проносясь сквозь них над самой землёй. И взмывать вверх, к плачущим тучам, нанизывая себя на нити дождя, будто огромную бусину.

Мне полюбилось это занятие недавно. Однажды, во время полёта к моему Человеку, меня настиг дождь. И случилось невероятное: впервые мне пришлось отвлечься от цели, отдавшись нахлынувшему, неведомому прежде наслаждению.

Ненадолго, на какой-то миг, но – отвлечься. А это противоречит всем правилам Хранителей. И никогда прежде ни с кем из нас не случалось. Кроме меня.

С того времени я часто ищу дождь. Именно такой, как сейчас: ночной, сильный, с крупными, крепкими каплями. И, когда нахожу, лечу туда, чтобы танцевать с ним.

Вот и теперь: полностью отдавшись танцу, моё сознание пропустило первые сигналы опасности. И спохватилось лишь тогда, когда мой Человек уже стал уходить.

Вслед за сознанием, к гибнущему Хранимому устремилось и моё тело. Размазавшись в небе длинным прозрачным сгустком, оно мчалось на помощь, заставляя тоскливо выть чутких к нам собак в городах и деревнях, мелькающих под крыльями.

Уже на подлёте меня настигло понимание того, что – не успеть.

Спикировав с высоты, обнимаю крыльями лежащее на земле окровавленное тело, укрывая моего Человека от опасности. Поздно. В нём нет больше жизни. А вернее, двух жизней: одна так и не успела родиться.

Мне не хватило всего нескольких мгновений, чтобы отвести смертельный удар. Случилось неслыханное: Хранитель оставил в беде своего Человека. Такое не прощается.

Погладив напоследок крылом успокоившееся лицо ушедшей, я взмываю вверх, к звёздам. И в тоске парю кругами под ними, смиренно ожидая наказания.

Вот и оно: мои крылья тают. Растворяются в воздухе, будто тонкий весенний лёд в воде под тёплыми лучами. Миг, другой – и исчезли совсем.

С высоты я падаю к земле. Тщетно пытаясь раскрыть несуществующие крылья, чтобы наполнить их ветром и вновь взмыть в вышину. Земля всё ближе, ближе… Кричу в отчаянии, но крик мой тихий. Только собаки слышат Хранителей.

Земля и темнота встречают меня…

Я остановился перед главным входом в больницу и скептически окинул взглядом кирпичное пятиэтажное здание. Судя по всему, строили его ещё при ком-то из Рюриковичей. С того же времени и ремонт не делали.

Ноябрьская районная больница не производила впечатления фабрики здоровья. Скорее, наоборот: мрачноватое красно-коричневое здание напоминало то ли психиатрическую лечебницу для буйных, то ли тюрьму для особо опасных рецидивистов. Сходство с последней особенно усиливали решётки на окнах, бесхитростно сваренные из арматуры и выкрашенные в жизнерадостный голубенький цвет.

Я тяжело вздохнул: в этом застенке мне предстоит провести целых два месяца. За что, спрашивается?!

Уж не знаю, чья это была идея: направить нас, молодых врачей-интернов из Нероградской областной больницы, в глубинку. Усилить, так сказать, сельское здравоохранение в районах области. Аж на целых два месяца. Подозреваю, что сия гениальная мысль посетила кого-то из облздравовских деятелей либо в горячечном бреду, либо в момент тяжёлой абстинентной депрессии на выходе из запоя. Когда очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими неописуемыми ощущениями.

И вот я, свежеиспечённый доктор Светин, протрясшись три часа в древнем «Икарусе», вывалился из него в аккурат у ворот Ноябрьской ЦРБ. Сиречь – центральной районной больницы, куда мне и предписано явиться пред светлы очи местного главврача.

Вздохнув ещё раз, я подхватил с земли сумку, взвалил её на плечо и направился к крыльцу.

Внутри больница оказалась значительно приятнее. Здесь, по крайней мере, не доминировала жутковатая красно-коричневая гамма. Всё было вполне пристойно: светленько, чистенько, тихонько. И даже неистребимые запахи приёмного отделения не слишком шибали в нос. Всего-то слегка наворачивали слезу, почти не вызывая удушья и рвотных позывов.

– Простите, не подскажете… – начал было я, наткнувшись на выплывшую из смотровой дородную даму в белом халате и накрахмаленном эрегированном колпаке.

– Сначала – сюда, сдадите кровь и мочу. Потом – туда, сдадите одежду и вещи, – не глядя, ткнула она пальцем в двери, – Потом – вон туда: получите больничную пижаму. Вши есть?

– Да нет, – оторопело пробормотал я, пытаясь сообразить, каким образом, сдав одежду в одном конце длинного коридора, получить казённое обмундирование в другом. Голышом бежать, что ли? Простые нравы!

– Так да или нет? – ледяным тоном уточнила дама, хищно вглядываясь в мою шевелюру.

– Никак нет! – категорически заявил я, едва удержавшись, чтобы не добавить «Ваше благородие».

– Значит, брить не будем! – огорчилась она.

– Да я, собственно, не больной… – предпринял я вторую попытку объясниться.

– Донор?! – обрадовалась дама и цепко ухватила меня за правый локоть, – Вены хорошие, чудненько! Желтухой, сифилисом не болели?

В её голосе звучала такая надежда, что мне стало неловко:

– Никак нет! – уже привычно открестился я.

– Отлично! Сдавать будете двести или четыреста? Предлагаю четыреста, чтобы лишний раз не ходить, – она заметно оживилась и почти приплясывала в нетерпении.

– Литр! – я начал торговаться.

– Чего литр? – дама явно озадачилась.

– Литр возьмёте? Чтобы уж совсем потом не приходить. Никогда, – уточнил я.

Она подумала немного:

– Нет, литр не возьмём. У нас такой тары нет.

Поняв, что переговоры зашли в тупик, я решил начать сызнова:

– Видите ли, я – врач…

– Так что же вы сразу-то не сказали?! – всплеснула дама полными ручками, – для врачей-то мы завсегда расстараемся! Возьмём мы у вас литр, возьмём, раз такое дело! Это же получается…

Она загнула несколько пальцев и радостно продолжила:

– Получается два флакона по четыреста и один – по двести! Идёмте, к главному зайдём за справочками, и – на сдачу! – радуясь, будто голодный упырь, отловивший на ужин упитанную селянку, она потащила меня за собой.

Сообразив, что алчущая моей крови особа тащит меня к главврачу, я смирился и покорно последовал за ней. Собственно, я и хотел-то узнать, где найти местное начальство.

Начальство озадаченно перебирало кипу бумаг, бормоча что-то себе под нос. На его голове красовался такой же накрахмаленный колпак, как и у моей провожатой. И столь же устрашающих размеров.