Сергей Козинцев - Тусклый свет электрических фонарей

Я не знал никаких нелепых улиц. Наверное, самым разумным было бы повернуть назад и попытаться выйти к известным мне местам. Но мне не хотелось терять время, и, понадеявшись на удачу, я побрел вдоль невысоких домов с редкими горящими окнами.

Скоро я обратил внимание, что фонарей на улице становится всё меньше. Улица тянулась в бесконечность, пропадая во мраке. И вспышкой молнии этот мрак прорезало белое пятно. На перекрестке, в нише на углу дома, стояла статуя. Единственный фонарь этого перекрестка обнимал ее тело своим нежным светом. Перепрыгнув лужу, я подошел поближе. Мраморная обнаженная девочка, нагнувшаяся к мраморному кувшину, занимала центр этого ночного мира. Темнота вокруг нее поглотила дома, мокрую мостовую, черные листья молчащих деревьев и меня, случайного созерцателя из тени. Холод, заставлявший меня ежиться, не прикасался к ней, замирая в миллиметре от поверхности ее тела. Мраморные глаза блестели тонкой пленкой дождевой воды, и в них звездным небом отражались маленькие огоньки ночного города. Каменные губы мягко улыбались каким-то мыслям, ведомым лишь статуям.

С трудом оторвав взгляд от плавных изгибов ее тела, я посмотрел на слова, выбитые под нишей. Разобрав скрытые темнотой буквы, я прочел неуместную надпись: « В мастерской Бога, как в мастерской любого настоящего художника, царил хаос ».

Я долго стоял в темноте рядом с каменным созданием, не обращавшим на меня никакого внимания. Только когда серый рассвет сделал ощутимее холод пространства, я встряхнулся и превратился из статуи в человека. Утренний свет менял всё вокруг, и, свернув на первом же перекрестке, я оказался в знакомом месте. Идти к Кати в такую рань было глупо, но, раз я начал ночью путь в этом направлении, мне хотелось всё же завершить его. Сначала я шел медленно, понимая бессмысленность спешки в пять часов утра. Но чем ближе я подходил к дому Кати, тем сильнее и сильнее мне начинало казаться, что мое ночное приключение имеет какой-то неуловимый, как забываемое сновидение, смысл. Чем пристальнее я разглядывал этот смысл, тем быстрее он терялся среди уверенных и рассудительных мыслей. Я пошел быстрее, и призрачное беспокойство начало нарастать вместе с темпом моей ходьбы. На улицах показались первые заспанные автомобили, и их нервный шум подхлестывал меня. Было уже совсем светло, казалось, ночная тьма перебралась из городского воздуха в мою грудь. Мне оставалось всего несколько кварталов, когда моя тревога выросла в панику и я побежал по лужам, пересекая серые улицы со злыми и равнодушными машинами.

Перед домом Кати я остановился. Темное распахнутое окно на высоком этаже и тело Кати на тротуаре, рядом с черной спокойной лужей. Казалось, что это маленькая блестящая рыбка, случайно выброшенная на берег. И тоненькая струйка крови, растворяющейся затейливыми завитками в агатовой воде. Было слишком поздно. Бездонная лужа выпила всю жизнь Кати.

Я долго не мог прийти в себя. Время исчезло. Дни сменялись ночами, ночи днями, а я всё жил в сером зябком утреннем сумраке. Я никуда не выходил, только бросил однажды мокрый ком земли на гулкую крышку гроба. Дожди сменились солнцем и ярким небом, поэтому я глухо зашторил окна. Но всё равно просыпался каждое утро в тот момент, когда восходило солнце.

Мое восприятие действительности изменилось, и мне начало казаться, что статуя, найденная мною ночью посреди промокшего города, и смерть Кати связаны между собой. Я вышел к неуместной радости солнца и мрачным призраком бродил по знакомым улочкам, пытаясь найти среди них незнакомую. Однако я и вправду хорошо знал этот район, и в нём не было места для незнакомых улиц.

День за днем я выходил из дому и проходил уже привычным маршрутом. Наконец, осознав бессмысленность подобных блужданий, я задумался. Теперь уже не мои ноги, а мои мысли ходили по кругу, тщетно пытаясь найти приемлемое объяснение. В конце концов я плюнул на весь этот хаос нелепиц и, не в силах больше оставаться в надоевших стенах или бродить по осточертелым переулкам, отправился в противоположную часть города.

Медленно бредя вдоль ограды старого парка, я благодарно впитывал в себя окружающую тишину. Вечерний ветер, пропитанный светом заходящего солнца, с легкостью выдувал из моей бедной головы прошлогоднюю пыль воспоминаний. Оранжевое небо беззаботно играло в ладошки со свежими листьями деревьев. Не было ничего, кроме этой ограды, этих деревьев и этого вечера.

Внезапно возникшая калитка заставила меня повернуть голову и бросить взгляд в глубину парка. Там, на темном фоне деревьев, стояла маленькая светлая фигурка.

– Кати… – прошептал я и, ничего не соображая, помчался сквозь шелест листьев к такому знакомому силуэту. Но уже через несколько шагов силуэт этот распался на отдельные пятна: на блики солнца, упавшие на песчаные дорожки, на белые стволы берез. Я остановился, удивляясь безумию своей радости, и в этот момент знакомый тихий смех раздался за моей спиной. Оглянувшись, я увидел Кати – так близко, что в ее существовании уже нельзя было обмануться. Она стояла, пронизанная последними лучами, смотрела на меня и смеялась. Струны солнечных лучей дрожали в такт этому смеху, и ее тело трепетало вместе с ними. Не в силах смириться с абсурдом реальности, я зажмурился и закрыл глаза ладонями. Но нежный смех Кати уже звучал со всех сторон и, казалось, даже внутри меня. Как стихает ветер, смех этот стал слабее, а затем исчез. Я открыл глаза. Солнце зашло. Кати нигде не было.

– Садись, чего стоишь?

– Я не могу сидеть! Представляешь, я бродил около парка и вдруг увидел…

– По крайней мере, не маячь перед глазами.

– Ладно. Остин, это очень важно!

– Ну хорошо, кого ты там увидел?

– Кати!

– Успокойся. Ты сам понимаешь, что тебе всё это померещилось?

– Как померещилось! Да я видел ее, как тебя сейчас!

– Может, тебе всё приснилось? Разве то, что ты видел, казалось тебе реальным?

– Мне и сейчас то, что я вижу, кажется нереальным.

– Ох, господи! Прямо не знаю, что тебе сказать. Пропавшее тело не повод…

– Что?!! – окружающий мир плавно тронулся под моими ногами, как поезд, уходящий прочь от перрона к чуждым и таинственным странам.

– А, чёрт! – выругался Остин. – Я забыл, что ты не знаешь.

– Чего не знаю? – поезд вселенной всё набирал скорость, и я уже с трудом удерживался на ногах. Остин молчал, глядя в пол. Я не знал, что сказать. Наконец выдавил:

– Не молчи!

– Сядь всё-таки. Сейчас я тебе всё скажу. Подожди.

Я сел, не в силах стоять. Железные колёса в моей груди гулко стучали по железным рельсам. Наконец Остин произнес: