Игорь Свиньин - Гончая Бера

– Защита предков и Матери Всем вам и вашему племени, мудрейшие, – склонили головы молодые люди.

– Тень Пернатого и Мать с вами, – ответил за всех старик в центре полукруга, сжимая в правой руке резной костяной посох, – дайте отдых ногам и волю словам. – Поведайте про позапрошлую ночь, ничего не тая.

– Духам ведомо, мои слова правдивы, – начал свою речь Савин, и удобно устроился на травяной подстилке. Его рассказ был обстоятелен и неспешен, поговорить вожак молодых Каланов любил. Старейшины слушали внимательно и терпеливо, временами переспрашивали. Когда же повесть кончилась, сидящий по правую руку обратился к Зоулу и Зимеру:

– Все ли верно и нет ли слов вслед сказанному?

– Мой родич все передал, пращурам ведомо, – кивнул Зимер.

– Все слова прямы, – Зоул решил оставить свои тайны при себе.

– Мы услышали что хотели, – произнес носитель посоха. – Сегодня к стану совета племен отправятся лодки. Вы можете занять в них три места.

Юноши переглянулись, и каждый кивнул.

– Мы согласны, мудрейшие – ответил Савин.

– Верно решили, – одобрительно улыбнулся сидящий по левую руку от Отца Племени.

Готовые в дорогу лодки нашлись без труда. Они стояли рядом, у края прибоя. Гребцы укладывали на дно мешки с провизией и шкуры для постелей. Охотники в полном вооружении с дорожными мешками стояли чуть поодаль. Зимер безошибочно определил старшего и, переговорив с ним, повел соплеменников к крайней, самой большой долбленке, где, кроме юношей, поместились еще три гребца и рулевой.

Когда крачки попрощались с родичами и принесли жертвы хозяину вод, все дружно взялись за деревянные борта. Днища сердито заскрипели, подминая крупный песок. Каждому из пловцов досталось по узкому веслу и острые носы, украшенные головами птиц, сначала рывками, а потом все ровнее и уверенней, принялись рассекать набегающие волны.

Грести пришлось, пока не заболели плечи, а ладони не стали гореть так, словно ручки весел были из раскаленного в огне камня. Небесный лось вскарабкался на вершину своей заоблачной тропы, и лучи солнца, горящего меж его рогов, растекались по воде, слепя глаза. Но, наконец, ветер, дувший в правый борт, раскачивая лодки и перехлестывая через них волны, повернул и ударил гребцам в спину. На мачты подняли косые, плетенные из камыша паруса и долбленки, подпрыгивая на гребнях валов, понеслись вперед, словно на крыльях, позволив людям отдохнуть.

Весь день караван шел вдоль берега, держа его по левому борту. Утесы, поросшие лесом, сменили пологие галечные косы. Мимо проплывали одинокие скалы посреди моря. У подножия кипела белая пена, а над голыми, в серых потеках помета, камнями кружились шумные стаи птиц. Временами над водой показывались горбы песчаных банок, словно округлые спины неведомых морских чудищ, и темно-зеленые валы с шипением перекатывались через них.

Перед закатом впереди показались горбы острова трех черепах. С полуночной стороны в серой уступчатой стене открылась узкая щель. За ней пряталась крохотная бухточка, где поместились все три лодки. Нашлась и пещера для ночлега, уютная и сухая.

На рассвете, когда сонное солнце показалось из изумрудно-розовых вод, гребцы уже сидели в лодках, налегая на отполированные ручки весел. В этот раз плавание было недолгим. Вскоре впереди показалось белое острие Морского Пальца.

Чем выше поднималась над темной поверхностью устремленная в небо игла, тем спокойнее становился ветер, ниже волны, даже плотный войлок облаков истончался, обнажая в прорехах васильковую подкладку. Менгир казался туманной тенью, висящим над морем столбом дыма, пока не обозначилось его угольно-черное основание, зализанное до блеска ветром и волнами. Гордые сосны, цепляясь корнями за камни высокого мыса, едва доставали белоснежному исполину до пояса.

Солнечные лучи, прорываясь сквозь облачную завесу, рассыпались серебряными бликами по мелкой ряби залива, тогда как сзади за незримой границей разыгравшийся ветер продолжал швырять на берег водные валы.

Бледная игла над заливом была до удивления похожа на одинокий камень с больших равнин, как многократно выросший брат близнец. Казалось, даже трещины на его боках скрывают те же таинственные руны.

Ветер почти совсем утих, и путешественникам вновь пришлось налечь на весла, толкая свои лодки вдоль обрывистого берега к изогнутому широкой дугой пляжу. Из прибоя вставали сваи причальных помостов, а вокруг них на серой полосе песка темнели пятна вытащенных на берег деревянных челнов, кожаных лодок и длинных бревенчатых плотов.

Выше начиналось травяное поле, пологим желобом спускаясь от поросших лесом вершин холмов к синему блюду залива. Над равниной поднимались зыбкие струйки дыма от бесчисленных навесов шалашей и землянок, просяными зернами рассыпанных по склонам. И повсюду, между жилищ, вокруг причалов, по густой сети тропинок сновало множество людей.

Выпуклый борт ударился о подпорки помоста, гребцы быстро и сноровисто подтянули к ним лодку, привязав просмоленной веревкой. Зоул вскарабкался на скользкие жерди настила, потянулся, разминая затекшие ноги и спину.

Охотники принялись выгружать на мостки кожаные тюки, а трое юношей, простившись с ними, направились в гущу строений, туда, где над крышами виднелся шест с родовым знаком – распахнутыми крыльями кайры.

Вдоль тропок стояли рамы, были расстелены шкуры и сухая трава, а на них разложено и развешено, растянуто и развернуто все то, что принесли для обмена разные племена. Меха и кожа, яркие перья, куски смол и воска, горшочки с медом, прутья редких деревьев, травы и душистые семена. Сухожилия, луб, рог, кость и бивень, раковины и панцири, кремень, обсидиан и множество иных камней всех цветов радуги – голубых, точно капли неба и алых, словно кровь. Сушеное мясо, рыба, орехи, ягоды. Соль, желтая сера и едкие белые порошки. Зерно, веревки, посуда.

Мужчины разных племен постоянно жили здесь, отыскивая то, чего не доставало их роду, и обменивали то, что имелось в избытке.

В преддверии праздника Матери и большого совета на поле было особенно людно. С детьми Пернатого смешались северные охотники в кожаных куртках с блестящими подвесками в черных волосах, рыболовы с дальних островов в плащах из пятнистых шкур морского зверя, жители южных побережий в ярких тканых одеждах и цветных платках, кочевые скотоводы степей в отороченных мехом шапках. В глазах рябило от причудливых украшений и оберегов, незнакомого оружия.

Юноши, ошарашенные этой пестротой, то и дело задерживались у очередной палатки, рассматривая товары и украдкой их владельца, пораженные невероятной раскраской кожи, прической или странными чертами лиц.