Андрей Акшин - Дырява мисюрка. Читалка-раскраска

Бедные, измученные коняги обиженно смотрели на своих хозяев. А на тех и на самих, без слёз не взглянешь. Особливо на купца Парфёна. Покудова по чащобе бегали, слетели его тюки и с рысака, и с мужиковой лошадёнки.

– Ой-ё-ёй, горе – что море! – голосил собственник.

– Не вой! Снявши голову – по волосам не плачут, – советовал ему витязь Парамон.

– Тебе хорошо! – пуская сопли отвечал Фон. – «Всё возьму», – сказал булат…» А что мне делать? «Всё куплю», – сказало злато…» На что теперь покупать-то буду? Убытков-то! Горе мне!

Дружина потрогал меч и больше говорить не стал. Пархом обтёр пучком травы лошадёнку. Посмотрел на свои ичиги-сапоги и сказал:

– Хреново нам тута будет. Сдохнем!

Купец вздрогнул. Мина нахмурился.

– Туда и дорога! Фунфыри, – раздалось из кустов.

Теперь вздрогнули все. А купчина, так два раза. На белый свет вылез задрипанный, не совсем понятных форм, человечек. С фиолетовым отливом.

– Лишай, – представился он.

– Леший? – переспросил Хома.

– Где? – огляделся человечек с фиолетовым отливом. – Отродясь здесь леших не бывало.

– А ты, какой такой «лишай»? Откель взялся, – допросом приступил к нему Мина, знать устыдился за то, что вздрогнул.

– Я – деклассированный элемент. Высланный из палат вельможных за сто первую версту. Давно уже, – разъяснил Лишай.

– Как энто – «али мент»? – удивился мужик Хома. – А ежели не «али»? То не «мент»?

– Молчи, дурень! – одёрнул его воин и спросил Лишая фиолетового: – Ты как здесь выжил?

– Словом угодливым, – с готовностью ответил человечек непонятных форм.

– Люто! – воскликнул Парамон.

– Лихо…, – поник Пархом.

– Ловко! – восхитился Парфён.

Лишай хмыкнул, присел на торчащий из земли корень. Тот пискнул возмущённо. «Да, ладно тебе», – сказал фиолетовый, раскурил какую-то гнилушку, шевельнул ушами и закрыл глаза.

– Подскажи, сделай милость, чево нам делать? Нас Горючь-Пень по тропинке послал, а она-то и кончилась…, – начал купчина, но мужик встрял: – Кака-та Лягва нас чуть не сожрала.

Но про клад умолчали. Хитрили. Лишай приоткрыл один глаз, тот, что без ресниц: «Не ломайте кайф. Дайте досмолить». Досмаливал долго. Троица терпеливо ждала. Сопела.

– У-ух, пробрало, э-эх, пропердосило! – наконец ожил Лишай: – Так о чём это мы?

– Как на тропинку вернуться, с которой мы из-за Лягвы сбились? – напомнил купчина.

– М-да, тропинка, Лягва, бр-рр, – фиолетовое чучело задумалось и спросило: – А билет-то у вас есть?

– Какой ишо бялет? – удивился за всех Хома.

– В один конец, – строго ответил Лишай.

– Нету, – признался мужик.

– А на хрена…, – начал было лезть в пузырь дружина, но купчина перебил: – А ты нам свой не уступишь?

– Я не кассир, я лишь контролёр, – Лишай хлопнул веком. Тем, что с ресницами. Фиолетовым.

«Мзду хочет», – подумал Парфён.

Пархом полез за пазуху, то ли за медным грошиком, то ли за камнем.

– На! – Парамон достал из череза, кошеля кожаного, каку-то висюльку, похоже серебряну и отдал мздоимцу.

Лишай посмотрел на неё сначала глазом без ресниц, потом тем, что с ресницами, понюхал и кивнул.

– Вот за теми кустами ручей будет. А за ним три лужи. За последней – курятник. Там и спросите, – сказал и прилип к серому валуну. Лишаём.

А и не было там никакого ручья. Зато стояла огромная кадка в три аршина в вышину и в шесть в ширину. А может и ширше. Из кадки торчала голова. Симпатичная. Женская.

– Водицы испить не желаете? – спросила она, и что-то в кадке забулькало, заплескалось.

И так сразу пить захотелось, ну, до икоты! Но отсутствие ручья и странная кадка насторожила.

– Где ручей-то? – спросил витязь.

– Испить? Хотца, – согласился мужик.

– А вы, кто будете? – вежливо поинтересовался купец.

– Да здесь, в кадушке, – ответила голова витязю.

– А уж как мне хотца! Аж свербит, – поделилась личным с мужиком.

– Я – Ругалка, – представилась купцу.

– Как же это он в кадку забрался? – удивился Парамон о ручье.

– Так я его засунула! – призналась Ругалка.

– Вот те на! – расстроился Пархом.

– Из луж напьёмся, – предложил Парфён и пояснил недовольно заржавшим лошадям: – Их там, впереди, цельных три.

– Э, нет, арёлики! Чуваки шустрые. Коли ручей не перейдёте, никаких луж не найдёте! – и захохотала Ругалка заливисто, ажно подпрыгивать начала. Да так, что вывалила грудь за край кадушки. Кра-си-вую! Со-чную! В капельках воды.

– Ух ты! – округлил глаза мужичина.

– Пр-рты-фры, – пустил пузыри купчина.

– Всем титькам – титьки! – честно брякнул дружина и встал в стойку «– товсь!»

– Проблема у меня, мужчины, – грустно, со слезой, сказала Ругалка.

– Говори! Кто обидел?! – схватился за меч витязь.

– Другой меч здесь нужон, воитель отважный, – молвила дéвица и, закрыв чёлкой очи, призналась: – Никак понести не могу. Зачать. Не беременею, иху мать. Помогите. А я ручей за это ослобоню.

– Ах, ты! – засуетился Хома.

– Охохошеньки, – застрелял глазами по сторонам Фон. А Мина уже был у края кадки и ну титьки усами шекотать! В кадушке чтой-то застучало, заскребло и раз – нету кадки. А есть ручей.

– Мать честна! – схватился за голову купчина.

– Ёпть корытом! – подпрыгнул мужичина.

У девицы, ниже пупа – то ли хвост хрящеватый, то ли лапы когтеватые! Короче, ни ляжки, ни жопки, а сплошная жуть! А дружина не видит, ему и дела нет – он титьки шекочет. Схватил Хома уздечки и с конями через ручей. За ним купчина. Перескочили, оглянулись, а воин уже у себя в шароварах рукою шарит. Ищет чего-то.

– Как же он её… это самое… заделат-то? – спросил мужик.

– Орально, – непонятно ответил купец и заорал: – Парамон! Мина! Давай сюда!

А тот не слышит, зарылся в титьках, как нос в табаке. Ругалка, ну хохочет, ну, то ли хвостом, то ли лапами, по траве елозит. Раздраконилась!

– Чо делать? Не слышит, – испугался купец. Мужик вспомнил бабью усладу, как у них на селе стрельцы постоем стояли и скомандовал, так, как их, стрельцов воевода, войско своё от бабьих юбок отрывал:

– Рыло! Ур-ра! Бомбардой! Пли!

Спохватился воин, встрепенулся, да в пять прыжков очутился рядом с мужиком и купцом.

– Ты сдурел, чо ли? – спросил Хома.

– Но-но! – рассердился на грубость Мина.

– Ты не видел, што у ней заместо сраму? – не понял Фон.

– Не, я до тудова ишо не добрался. Не успел, – радостно ответил дружина, глянул назад и обомлел. На берегу сидит девица, спустивши в воду то ли хвост хрящеватый, то ли лапы когтеватые. Ужас, короче. И ругается. Матом. Забористым, злым таким! Отчаянным…

Оглядываясь, да озираясь, добрели до первой лужи. Вода чистейшая! Получше, чем в ручье будет. Наверное. Солнышко светит, лошади пьют, кузнечики всякие стрекочут… Благодать! Лежат у лужи, портянки сушат.