Татьяна Авлошенко - Ученик хрониста. Хроники земли Фимбульветер

Ворчать и ругаться Гудрун может сколько хочет. Истина в том, что с тех пор, как появился Вестри, на нашем столе начала частенько появляться жареная курица, любимое лакомство «дармоеда». Раньше домоправительница покупала вкусную птицу редко – считала, что дорого.

На кухне кипение жизни. Хельга, приплясывая голыми пятками на холодном полу, скручивает на затылке косу розой. В зубах пирожок с грибами. Гудрун затягивает на сестре пояс и громко сокрушается – что стоило соне встать на полчаса раньше – и умылась бы, и собралась, и позавтракала нормально. Вдумчиво поедающий пирожок Оле согласно кивает. В ответ возмущенное мычание Хельги: продался за выпечку!

Хорошая они были бы пара, сестра и Сван. Иногда я жалею, что Оле теперь считается нашим братом.

– Некогда тут с вами! – Гудрун грозно грохает на стол дымящийся котелок. – Пейте барк и убирайтесь! Ой, я имела в виду, кружки со стола уберите!

Посуду и оставшиеся пирожки убираем мы с Оле. Хельга, справившись с завтраком, продолжает битву с косой.

– Надоело! Обрежу, будут, как у Ларса, волосы до лопаток!

Сестра и стражник хищно смотрят на мой «хвост». Оле задумчиво чешет по-военному стриженый затылок.

– Тебе не пойдет! – заключает он.

Наконец все накормлены, одеты и собраны. Оле подает Хельге ножны со шпагой, набрасывает ей на плечи черный плащ. Можно отправляться.

Хельга шла первой, но, открыв дверь, обернулась на пороге на возмущенный крик Гудрун: я поставил блюдо с пирожками на скамейку, и Вестри этим воспользовался. Коротышка Оле, почти на полголовы ниже сестры, смотрел поверх ее плеча. Схватив Хельгу за локоть, дюжий стражник втянул ее обратно в дом.

– Это Рэв Драчун, – сказал Оле, рассматривая лежащий на пороге труп. – Помнишь, сколько мы пытались прижать его, Хельга? А теперь известный вор сам явился к двери главного прознатчика Гехта, чтобы помереть на пороге, – у твоих ног, хесса Къоль! – но поторопился. Дела! Не иначе как близок исход Драконов!

– Конечно, близок! – заголосила Гудрун. – Если уж у двери честной женщины людей убивают…

– Странно, – честная женщина, она же главный прознатчик города Гехта опустилась рядом с покойником на одно колено. – Его ударили пять раз. Четыре раны одна над другой, еще одна чуть в стороне…

– Эх, Хельга! – Оле присел рядом. – Не бывала ты при подшкурном обыске. Чего только эти негодяи не выкалывают себе на коже иглой, перемазанной углем. И в каких местах – сказать стыдно. И режут друг друга… Тоже художественно. Молодчик в чем-то провинился перед воровской гильдией, вот его и угробили, наверняка, на глазах у молодняка, чтоб наука была. Потом принесли сюда. Бросили, уж не знаю, тебе для острастки, или наоборот, из уважения – мол, о воре Рэве Драчуне можете больше не заботиться.

– Почему ты думаешь, что его убили не здесь?

– Крови почти нет – раз. Два: когда я шел к вам, покойничек здесь не лежал. Сколько прособирались? Минут сорок, сорок пять? Можно за это время привести человека, пять раз пырнуть его ножом, выбирая место для удара, да еще проделать это так, чтобы в доме ничего не услышали? Он же орать должен! Да и следы одного человека. Видишь? Во-от так убивец к крылечку шел и Рэва нес.

Вестри, взволнованно сопя, просунулся между Оле и Хельгой. Пришлось оттаскивать его за ошейник. Наклонившись к собаке, я близко увидел раны на груди Рэва Драчуна. Глубокие круглые ямки. А когда втыкаешь нож в слежавшийся снег или шляпку гриба, разрез получается узкий и длинный…

– Ларс! Ты почему еще здесь? Гудрун! Успокойся и возьми собаку!

Когда хесса Къоль не дома, с ней лучше не спорить. Вечером все узнаю. Уже закрывая за собой калитку, я услышал:

– Оле, а ведь следы ведут только к крыльцу…

– Нет, Ларс. Эмоции, подробности… Так ты можешь рассказывать дома, Гудрун. Еще раз.

Я говорю о случившемся утром еще раз. И еще. Без эмоций и подробностей, самую суть. Торгрим, соединив кончики пальцев, рассеянно поворачивает кисти рук – все ищет положение, когда будут видны все пальцы.

Торгрим учит меня многому. Писать красиво и разборчиво, хотя бы и пристроив сумку на колене. Видеть, слушать, запоминать и понимать. Каждый день я рассказываю ему о случившемся в Гехте, пытаясь выделить главные события.

– Хронист должен записывать все, – говорит мой учитель, прихлопывая ладонью стопку пестрых от чернил листов пергамента. – И беречь всю свою жизнь. Но, каким бы важным и волнующим ни было событие, в Большой Летописи должно остаться о нем две-три строчки, таких, чтобы читающий понял все. Почему?

– Подробные записи занимают слишком много места. Искать трудно и долго. Лучше пролистать одну книгу, чем десять.

– Правильно. Перечисление товаров на ярмарке и цен на них расскажет о годе жизни города больше, чем сообщение, что по улицам проезжал король. Вот этим вопросом ты сейчас и займешься.

Учитель кладет передо мной открытую книгу. Быстро пробегаю глазами страницы – ни слова о монаршей особе.

– Вот это, – Торгрим указывает на мелкие буковки внизу второго листа. – Из этой записи можно сделать по меньшей мере пять важных выводов о жизни города. Завтра расскажешь.

И мой учитель, набросив на плечи плащ и взяв сумку, уходит. Он будет бродить по улицам Гехта, неторопливо пить зеленое пиво в трактире «Три петуха», наблюдать, беседовать, запоминать. Такова работа хрониста.

Хельга как-то вытянула из Торгрима, а потом проболталась мне, что есть у наставника великая неосуществимая мечта: стать свидетелем, а лучше участником чего-то, что будет иметь право быть занесенным в хронику не красными даже, а золотыми буквами. Кто-то жаждет власти и славы, Торгрим Тильд – события. А приходится записывать сплетни караванщиков да цены на городском рынке. Скучно хронисту в тихом университетском Гехте, но виду не подает. Кружит Торгрим по улицам, ищет свое главное событие, но пока что тщетно.

Мне тоже нет нужды сидеть в ратуше до ночи. Нужно только прочитать заданный отрывок, понять, в чем загвоздка, а разобраться с ней можно в другом месте.

Втиснувшись на подоконник возле узкого длинного окна, я снова изучаю прижатые пальцем страницы.

Вот те раз! Семьдесят лет назад на ярмарке в Гехте продавали горный мед. И что? Он считается вкусным, но впрочем абсолютно бесполезен, добывать его трудно, потому и стоит лакомство дорого. Но его привезли на ярмарку, значит, спрос на медок был. Год выдался настолько спокойным и жирным, что у людей появились деньги на излишества? Или же в Гехт съехались все богатеи Фимбульветер? Или добытчики набрели на невиданные прежде залежи меда? Интересно…

Я стянул со стола Торгрима несколько тонких кусочков коры серого дерева. Чернильница в виде хрустального дракончика азартно прикусила перо. Шелестели страницы хроники. Какие из упомянутых событий могут быть связаны с ярмаркой? А с Ближними горами?