Анна Никитина - Берег Живых. Книга I

Прибытие второго отряда почти не удивило его. В столице происходило что-то, чего он не понимал. Не понимал он до конца и то, почему Бог, которому он служил, запрещал выдавать местонахождение царевича даже самому Владыке. Но то, что наследник за свою недолгую жизнь вольно или невольно нажил немало врагов, причём, скорее всего, в близком окружении, было очевидно.

В ночь перед прибытием отряда Паваха к храму приходил один из песчаных ша и долго стоял напротив статуй шакалов Ануи. Зверь удалился, лишь когда Верховный Жрец вышел ему навстречу, и то не сразу. Он не нападал, только смотрел, переминаясь на мощных покрытых красно-рыжей шерстью лапах. Перкау знал, что находился под защитой Стража Порога, пока не пересекал невидимой черты. Но бальзамировщик понимал: ша пришёл не для того, чтобы напасть. Владыка Пустыни, Отец Войны, к которому даже Императоры взывали лишь в случае крайней нужды, посылал жрецу предупреждение. Весть чудовища была недвусмысленной: враг у порога. Сатех мог быть сколь угодно противоречивым и непредсказуемым Божеством, но именно к нему взывали воины Таур-Дуат, когда приходило время сражений. Его жестокая сила защищала пределы Империи. И Перкау был встревожен этим знаком, предчувствуя поступь перемен.

Стоя в стороне, жрец наблюдал за тем, как воины осматривали захоронение. Их командир, молодой поджарый мужчина с измученными зелёными глазами и наполовину обрубленным хвостом, бродил вокруг точно призрак. Взгляд его был пустым, обращённым к чему-то внутри. Перкау, глубоко познавший тайны тела, как и всякий бальзамировщик, видел, что прежде этот рэмеи был сильным, крепким воином, но недуг словно высушил его мышцы, и прежняя красота помутнела. Жрецу было жаль воина, вот только Ануи почему-то не желал его присутствия на своей земле. «И зачем только Императору понадобилось посылать сюда того, кто только-только начал оправляться от ран?» – подумал Перкау, продолжая наблюдать.

Командир отряда вдруг резко сел прямо в песок и обхватил голову руками, покачиваясь из стороны в сторону. Кто-то из воинов поспешил на помощь.

– Что с ним? – спросил жрец у ближайшего солдата.

– А, ты ведь не знаешь, мудрый… – протянул воин, бросая полный уважения взгляд на командира. – Павах из рода Мерха был пленён здесь во время нападения. Он один остался в живых, – солдат понизил голос. – Эльфийские пытки пошатнули его разум.

– Один… – повторил жрец, хмурясь.

И вдруг он понял.

Хэфер сказал, что Сенахт, единственный, кто оставался ему по-настоящему верен, пал рядом с ним. Полуобглоданный труп мужчины-рэмеи, который жрецы нашли рядом с наследником, принадлежало верному. Тело его Перкау бальзамировал сам, а теперь командир отряда недвусмысленно дал понять, что эти останки должны быть осквернены.

Что стало с двумя другими телохранителями, Хэфер не знал – кроме того, что они предали его, напали на своего господина вместе с появившимися из засады наёмниками. Если нежеланный гость храма был единственным выжившим рэмеи – стало быть, это один из стражей царевича. Перкау почувствовал, как голова пошла кругом, точно он слишком много времени провёл под палящим солнцем.

Предатель пришёл как глашатай воли Императора. И то, что он, Перкау, разглядел и озвучил молодому командиру отряда – о чужой смерти, сидевшей на его плече, и о недуге, пившем силу его тела – было Проклятием Ваэссира. Вот о чём, должно быть, приходил сообщить песчаный ша. Но почему солдат говорил о пленении и пытках? Ведь не сам же бывший телохранитель царевича отсёк себе часть хвоста и сломал рог…

Солдат говорил что-то ещё, кажется, о чём-то спрашивал, но жрец его не слышал. Он должен был как можно скорее вернуться в храм – под любым благовидным предлогом – и предупредить наследника.

Боевой клич людей… Ржание обезумевших лошадей… Жуткий день ожил перед внутренним взором Паваха. Снова он скидывал с колесницы Хэфера, слишком занятого стрельбой по нападавшим наёмникам, чтобы предугадать удар от телохранителя. Снова бежал на помощь верный Сенахт, и Метджен посылал ему вслед копьё. Снова колесница уносила их прочь от места неравного боя. Они должны были остаться, убедиться, что наследник погиб, и доставить его изувеченное тело в условленное место. Но неожиданный приход пустынных хищников смешал все планы. Павах и Метджен еле успели уйти.

Снова стремительно неслась колесница, и у самых ног клацали челюсти песчаных ша. А потом жуткие насмешливые взгляды чудовищ провожали бывших телохранителей навстречу не менее жуткой судьбе.

Павах застонал, сильнее сжимая виски ладонями и пытаясь сфокусироваться на том, что было здесь и сейчас. Кто-то из солдат предлагал ему воды. Воин с благодарностью улыбнулся, сделал несколько жадных глотков из фляги и тряхнул головой. Постепенно он приходил в себя и наконец-то слышал реальные голоса.

– Всё хорошо, – сказал телохранитель и поднялся, опираясь на руку одного из солдат. – Здесь ничего нет. Вернёмся в храм.

Воины наскоро восстановили захоронение. Павах старался не думать о людях, которых он оставил здесь погибать. То, что они не выжили, было к лучшему – не осталось свидетелей жуткого дня. Беспокоило его только одно: пропажа останков Хэфера.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Павах обернулся. Верховный Жрец храма внимательно наблюдал за ним, поглаживая своих псов. «Нет, он не может знать…» – в очередной раз подумал воин и кивнул бальзамировщику как ни в чём не бывало. Затем он отдал приказ воинам возвращаться.

Отряд вернулся в храм уже с наступлением сумерек. Далеко в некрополе тонко подвывали шакалы. Со стороны песков доносились голоса других тварей, о которых Павах старался не думать.

– Итак, мне проводить тебя к телу? – учтиво осведомился бальзамировщик, подходя к бывшему телохранителю.

Воину не понравился этот спокойный выжидающий взгляд. А ведь он просил жреца разобраться с мумией без него буквально вчера! Паваха снова как будто испытывали. Сил смотреть ещё и на останки Сенахта у него сегодня не было, но он упрямо вскинул голову и ответил:

– Да, проводи, мудрый.

– Как тебе будет угодно, – кивнул жрец и поманил его за собой.

Вдвоём они прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, внушавшими Паваху священный трепет, стояли вино и пища и курились благовония. Ароматный дым вызывал странное удушающее ощущение. Взгляды Стража Порога и его свиты казались воину осуждающими, пугающими. Но нет – это была всего лишь игра света и теней, ведь лица и звериные морды на фресках оставались столь же умиротворёнными, какими и были изображены рукой древнего художника.