Анна Никитина - Берег Живых. Книга I

– Царевич, назначенный Владыкой в преемники… Что ж, значит, Страж Порога тем более не простит нам ошибки, если мы таковую посмеем допустить, – сказала Тэра, не сомневаясь ни мгновения, и поднялась. – Я возьму с собой лиру и позабочусь о том, чтобы он никогда не увидел моего лица. Отведи меня к царевичу, учитель.

Перкау посмотрел на неё со смешанным чувством – гордости и глубокой печали одновременно – и медленно кивнул.

Верховный Жрец Перкау обещал, что, возможно, путеводная музыка ещё зазвучит для него. Она вернулась к нему во снах – манящая, тихая, но настойчиво пробуждающая силу жизни в его измученной плоти. Она помогала разжечь огонь его дыхания и ускорить потоки животворных вод в его теле. Она отгоняла пугающие тени, которые снова стали его неизменными спутниками.

Хэфер жалел лишь о том, что не мог приблизиться к ней. Иногда ему казалось, что музыка обретала плоть и касалась его тела так же, как касалась его духа – нежным согревающим объятием, едва ощутимым пожатием рук, тонкими пальцами в волосах. Жрецы опаивали его целебными снадобьями, позволявшими уберечь и накопить силы телу, но замутнявшими разум. Границы между сном и явью почти стёрлись. Он не различал, где была жизнь, а где – лишь мечта о жизни.

По мере того как силы понемногу возвращались к нему, Хэфер снова начал приходить в себя. В редкие мгновения бодрствования с ним говорил Перкау. Но жрец оставался безучастным к любым его просьбам о том, чтобы узнать музыку ближе. Хэфер копил в себе силы, чтобы проснуться и познать не только духом, но и своими земными чувствами то, что происходило рядом с ним, пока он пребывал между жизнью и смертью. Он страстно желал этого, но и боялся – что если это был лишь сон?

Однажды ночью ему удалось преодолеть навеянное затяжной болезнью и снадобьями полузабытьё. Комната была погружена во мрак, глубокий даже для глаз рэмеи. На краю его ложа сидела женщина и пела тихую песню, аккомпанируя себе на ритуальной лире. Хэфер не видел ни рук жрицы, ни тем более её лица, скрытого покрывалом, но запомнил земное воплощение её голоса, духовное отражение которого он успел узнать так хорошо и близко.

Царевич чуть улыбнулся, почувствовав необъяснимую радость. «Значит, воля Стража Порога, отогнавшая мою смерть, всё же имеет облик и на земле…» – подумал он, снова проваливаясь в сон.

4-й месяц Сезона Половодья

Они сидели во внутреннем саду у фонтана с лотосами, – это место прекрасно подходило для размышлений и уединённых бесед. Ветер играл рябью на воде, целовал лепестки белых цветков, шептался с ветвями тамарисков… Солнечный свет, лившийся сквозь густую листву раскидистых сикомор, ласкал кожу.

Анирет, расположившаяся у ног отца, чувствовала спиной исходившие от него надёжность и защиту. Горечь утраты не сумела пошатнуть столп, на котором держалось благополучие Таур-Дуат. Император по-прежнему был силён… и опасен для своих врагов. Но многие при дворе уже начинали задумываться, отчего Владыка до сих пор не предпринимал никаких действий против мятежников и сдерживал боевой пыл своего сына. Ренэф жаждал совершить военный поход на Лебайю. Он не скрывал своих настроений перед вельможами и военачальниками. Разве не желал мести сам Секенэф? Тот же вопрос заботил и царевну.

Сейчас Владыка отдыхал от дневных забот, пребывая в собственных думах. Когда отряд Паваха вернулся ни с чем, Император был страшно разгневан. И хотя гроза быстро миновала, Секенэф стал ещё менее разговорчив, чем со дня получения страшной вести о гибели Хэфера. Что-то происходило внутри него, но пока воля Императора не давала этому выхода.

– Что ты думаешь о втором послании бальзамировщиков, отец? – тихо спросила девушка, поднимая голову.

Помимо письма жреца, которое доставил Павах, немногим позже прибыло ещё одно небольшое зашифрованное послание.

Золотые глаза Секенэфа сузились, и взгляд, подёрнутый дымкой раздумий, прояснился, стал острым и хищным, как у сокола – священной птицы их предка Ваэссира.

– Речи жрецов Стража Порога осторожны. Они боятся говорить открыто, однако их скрытое предупреждение своевременно.

– Ты хочешь вызвать их в столицу на разговор?

– В том нет нужды. Мне очевидна их лояльность – они по собственной воле проводили верных мне солдат даже в помещения, не предназначенные для непосвящённых. Дважды. В обычных условиях жрецы ревностно хранят свои тайны даже от императорской семьи. Этот акт доверия я не могу не отметить. К тому же, храм и некрополь лежат на моей земле. Хэфера там нет…

Анирет опустила голову. Она всё ещё надеялась.

– Никто не сможет пересечь тамошние границы без моего ведома, – продолжал Император. – И никто их не покинет. О том я позаботился. Моё внимание нацелено на границы с Лебайей. Иногда, чтобы получить желаемое, нужно нанести быстрый удар. Иногда же… необходимо выждать, подобно тому, как выжидает лучник, наблюдая за целью.

– Никто не смеет упрекнуть тебя в бездействии. И я не посмею тем более.

Владыка вздохнул:

– Горе ослепляет меня, но я непременно пойму, куда указывает мне псоглавый Бог, найду источник угрозы. А пока будь очень осторожна. Нет ничего хуже войны, начавшейся в собственном доме.

– Но мы хорошо защищены. Думаешь, эльфы могут нанести ещё один удар изнутри? – испуганно прошептала Анирет.

– Не только эльфы, милая, – Император усмехнулся и погладил дочь по голове. – Я много лет сражался с ними и много лет вёл с ними дела. Есть среди них и более достойные и более благородные, чем некоторые из моих подданных.

– Мне казалось, ты должен ненавидеть их…

– Многим казалось так. Каис, – он произнёс это имя с неизменным теплом, – погибла во время войны с потомками фэйри, это правда. Но не их стоит за это винить, а своих. Точнее, тех, кого мы считали своими.

– Я… не знала, – потрясённо вымолвила Анирет.

– Легко вложить оружие в руки старого врага и представить дело соответствующим образом. Куда как сложнее – разобраться в том, что в действительности произошло. Мать Хэфера погибла от рук рэмеи – тех, кто воспользовался смутным временем и так жестоко напомнил мне о необходимости соблюдения силы крови в императорском роду.

Его губы сжались в узкую полоску, а лицо стало точно у каменной статуи. В глазах же тлели искры давным-давно подавленного гнева. Анирет не отодвинулась от него, но не решилась задавать вопросы, потому что даже ей сделалось не по себе.

– Какая ирония, не правда ли? – продолжал Император. – Наш народ так ценит… Любовь. Наш народ ожидает, что наследники Ваэссира будут обретать воплощение Золотой в своих царицах, ведь только в божественном, осиянном свыше союзе возможно зачать наследника крови. Владыка может получить любую женщину в пределах Таур-Дуат, и почти любая почтёт это за честь. Но не Владыка выбирает себе царицу… Это не упомянуто в Законе, но так есть. Магия, текущая в жилах древних родов, и древо душ каждого такого рода имеет значение. Дабы не померкла Сила в крови наследников Ваэссира, мы должны брать в жёны тех, кто ведёт свой род от нэферу со времени Первых Договоров. Позволено ещё жениться на женщинах из побочных ветвей рода Эмхет, если в них сильно́ наше прошлое наследие. Неважно, кого мы любили на самом деле, союз Ваэссира Эмхет и Золотой Хэру-Хаэйат освящал рождение каждого наследника… Иногда кто-то из нас шёл против ожиданий, выбирая себе супругу по сердцу и не ища утешения в объятиях других. Не всегда… но бывало, что за это приходилось дорого платить. Власть Императора зиждется не только на божественном происхождении и на том, что мы воплощаем, пропускаем сквозь себя на земле, но и на нашем окружении. Это как тело, содержащее блистательный дух – искру первого Эмхет. Но если тело поражено болезнью, если оно восстаёт против духа – оба пострадают.