Андрей Расторгуев - Дети Велеса

– Борк, узнай, что там, – велел Петрик одному из воевод.

Тот пулей вылетел на улицу. Через минуту был уже за воротами, беседуя с представительной делегацией, возглавляемой черноволосым бородачом. Тем самым, что выступал на площади.

Поговорив и покивав головами, делегаты, сопровождаемые Борком, прошли сквозь строй дружинников и направились в терем. Петрик поспешил занять самое большое кресло во главе стола, напустив на себя важный вид. Два оставшихся военачальника встали за его спиной, словно стражники, добавляя правителю ещё больше солидности. Стас, Аркаша и Юнос по-прежнему торчали у окна, чувствуя себя здесь совершенно лишними. На кой нужна им чужая разборка? И уйти бы рады, но выставлять их из зала, как видно, никто не собирался. Самим, что ли, улизнуть втихаря?..

Пока гости рядились, поглядывая на дверь, та тихонько скрипнула, открываясь и впуская Борка. Величаво, словно церемониймейстер, с присущей тому торжественностью, воевода произнёс:

– Купец Кишенич с сотоварищи желает говорить с молодым посадником.

– Пусть заходят, – быстро разрешил Петрик.

Отступив немного в сторону, Борк подал гостям знак. Те вошли. Впереди вышагивал статный Кишенич. Высокий, крепкий с холёным лицом, обрамлённым аккуратной чёрной бородкой. Ещё на площади Стас углядел в этом хлыще явные лидерские замашки. Такой вполне может устроить бучу.

Перед столом купец резко встал. Богатые одежды колыхнулись, весело и заиграв красками. Позади робко переступали с ноги на ногу пришедшие с Кишеничем делегаты. Такие же, как он, городские богатеи. Но не настолько наглые. Среди них выделялся один, одетый куда скромнее. Видимо, из более бедных, взятый купцами лишь затем, чтобы «представительство народа» хоть чуть-чуть соответствовало своему названию.

Кишенич заговорил густым, хорошо поставленным голосом:

– Мы пришли требовать, чтобы ты своей дружиной не воевал Скала.

– Требовать? – изумился Петрик. – С каких пор почтенные купцы что-то требуют от посадника?

– Не смеши нас. Посадник Яромир бежал. Об этом знает весь город.

– Посадник Яромир отправился на совет с князем! – возразил Петрик, едва сдерживая злость.

– Не надо обманывать себя и нас. Он бросил Суматошье и его жителей на произвол судьбы, спасая свою шкуру.

– Нет, отец вернётся с дружиной князя.

Гневная краска залила лицо юного посадника. Казалось, он вот-вот вспылит и, выхватив меч, мелко нашинкует купца. Какой ненавистью пылали его глазищи! Но голос, хоть слегка и дрожал, оставался спокойным, а тон умеренно вежливым. Ничего не скажешь, хороший из Петрика дипломат, достойный сын своего отца. Потому-то старый Яромир и рискнул покинуть город в столь тяжёлое время, зная, что сын его не подведёт.

– Бой с кочевниками не имеет никакого смысла, – продолжал напирать Кишенич, игнорируя убийственный взгляд собеседника. – Мы только погубим людей, а город обречём на разрушения и огонь. Зачем лишние жертвы?

– Печёшься о своих сбережениях, купец?

– Не только за своё душа болит. За чад людских боюсь, за их добро, за тебя…

– Ежели мы сообща встанем на стены, ежели вы, купцы, вооружите и накормите население, только тогда поверю я вашей доброй воле. Только тогда мы сможем одолеть Скала. В битве за Пограничную Крепость он потерял много воинов, хоть крепость и не была ещё достроена, а дружина стояла там ничтожно малым числом. Вот её воевода, Юнос Кевепский. Его дружина не уцелела, зато сильно потрепала скитов. Спросите у него насколько благосклонны кочевники. Пусть расскажет вам, как те легко расправляются с беззащитными крестьянами, ремесленниками, их семьями. Грабят, убивают, жгут, насилуют. Такой участи вы желаете нашему городу?

Купец скосил глаза на Юноса. Презрительно прищурился и с насмешкой заговорил:

– Прежде всего, я бы хотел спросить воеводу, как сумел он уцелеть, когда его дружину перебили. Как случилось, что крепость оставила мирян без защиты? Возможно это его вина, что Скал со своим войском смог пересечь границу и теперь движется к нам?

Закончив говорить, Кишенич криво усмехнулся, не сводя уничтожающего взгляда с Юноса. Стас увидел, как напрягся ведун, не в силах ответить что-либо на столь жестокие обвинения. Его лицо побагровело, а губы плотно сжались. Помнится, ещё Геббельс в свою бытность министром пропаганды фашистской Германии выдал идею, смысл которой сводился примерно к следующему: «Если надо очернить человека в глазах окружающих, киньте в него грязью. А он пусть уже сам пробует отмыться». Кишенич использовал тот же гнусный приём.

– Ну и скотина же ты, парень, – зло процедил Стас, презрительно глядя на купца.

Такое высказывание, более-менее приемлемое для землян, здесь было, судя по всему, жесточайшим оскорблением. Слова Пырёва произвели эффект разорвавшейся бомбы. Все замерли в оцепенении. Все, кроме одного.

Кишенич резко, всем корпусом развернулся к обидчику. Бешено вращая глазами, шагнул в его сторону, распахивая на ходу свои одежды.

Под широкой долгополой безрукавкой, на украшенном драгоценностями ремне, в таких же изысканно инкрустированных ножнах висели два коротких меча. Толстые сабельные гарды похожи, скорее, на небольшие боксёрские перчатки. Слегка изогнутые клинки, вылетев из ножен, уставились наконечниками в грудь Пырёву. Так и держа их перед собой, купец с глухим рычанием кинулся вперёд.

Никто не успел среагировать. Сам же Стас, позабыв о болтавшемся на поясе ноже, следуя давно выработанному инстинкту, встал в боевую стойку. Дальше действовал на автомате. Шаг в сторону. Отбить правую руку, захватить. Двинуть коленом в пах…

Запнувшись о его ногу, купец крякнул. По инерции сделал ещё шаг и стал оседать. Пырёв отступил, заламывая и выворачивая наружу пойманную кисть. Коротко вскрикнув, Кишенич всей массой рухнул на пол. Дёрнулся, пытаясь освободиться. Не помогло. Вращая его рукой, Пырёв заставил купца уткнуться мордой в пол. Меч выпал. Удерживая кисть, Стас заломил её так, что хрустнули суставы, а купец жалобно взвыл. Негромко, но требовательно победитель произнёс немного дрожащим голосом:

– Вторую сабельку брось.

Не в силах сопротивляться дикой пронизывающей боли, Кишенич выпустил рукоять другого меча. Подобрав клинки, Стас отошёл, оставив обезоруженного противника лежать ничком.

– Не сметь драться в моих палатах! – запоздало рявкнул опомнившийся Петрик.

Остальные продолжали стоять там, где застала потасовка. Длилась она всего несколько секунд. Если кто-то и хотел выхватить оружие, то после окрика молодого посадника сделать это уже не рискнул.

– Вставай, Кишенич, – сказал Петрик с самым серьёзным видом, без какого-либо намёка на злорадство или усмешку. – Иди, успокой народ. Скажи им, что моя дружина не примет боя. Впускайте в город кочевников. Становитесь перед ними на колени. Делайте, что хотите… Но помните, я предостерегал вас и согласился с вами лишь затем, чтобы не допустить столкновения дружины с горожанами. Я не желаю драться со своими подданными, пусть даже предавшими меня и моего отца.