Андрей Расторгуев - Дети Велеса

– Ты ведун? – озвучил Пырёв свою догадку.

– А то, – прозвучало из-за сияния.

Поймал себя на том, что ещё сжимает обломок скамейки. Швырнул его на пол.

– Что ж сразу-то не сказал?

Отыскав глазами уцелевшую скамью, сел на неё. Устало вздохнул:

– Давай поговорим спокойно, без драки. Лады?

Молчание. Свет уже не казался таким нестерпимо ярким, но лицо ведуна разглядеть не давал. Успокаивало, что хозяин волшебного шара не двигается с места, как бы позволяя Пырёву говорить. Не драться же с ведуном просто из-за того, что принял Пырёва за нечистую силу. Спасибо Башке, имиджмейкер хренов.

Стас перевёл дух и как можно спокойнее продолжил:

– Ну, попробуем сначала?.. Ты прав, есть у меня такая неприглядная кличка. И что? Это лишь прозвище. Ничего больше. На самом деле я нормальный человек. Такой же, как все вокруг.

Пошатываясь, ведун с трудом поднялся на ноги, продолжая держать руки перед собой.

– Что ты видишь? – вопрос сбил с толку.

Он что, вообще не слушает, как перед ним тут распинаются? Или это уловка? Пырёв и сам не брезговал такими. Вполне обычный трюк на допросе. Преступник в полной несознанке. Он собран, сосредоточен, сочиняя легенду о том, что не злодей вовсе, а добропорядочный и законопослушный гражданин. Что никакого преступления не совершал. И вообще находился в тот момент в совершенно другом месте. И так далее, и тому подобное. Выдумывая целую историю, он отвечает на любые, самые каверзные вопросы. Описывает мельчайшие детали, щедро скармливая ложь вместо правды. И вдруг звучит нечто совершенно отстранённое. Например, «какого цвета на вас трусы?» У вруна путаются мысли, он запинается и не может сразу ответить. Некоторые, бывало, просто немели. Трудно резко возвращаться из мира фантазии в реальность.

«Ну нет, приятель. Нас этими штучками не проймёшь».

– Вижу разгромленную твоими стараниями снедальню и глухого, тупоголового истукана с фонариком в руках! – отрезал разозлённый Пырёв.

Повисла тишина. Несколько мгновений ничего не происходило. Стас ждал, что оскорблённый ведун снова кинется в драку. Но тот не шевелился. Затем развёл руки. Резко их опустив, прижал к телу. Свет тут же погас. Опять глазам привыкать к полумраку.

В тиши снедальни раздался хриплый смех ведуна. Ему вторил заливистый хохот, донёсшийся от входа. Вглядевшись туда, Пырёв заметил ещё одного мужчину, который, похоже, только что зашёл с улицы. Он весело смеялся и не скрывал своего лица. Стас узнал его сразу, стоило тому приблизиться к свету.

– Миха! – радостный вопль Аркаши вырвался из какого-то тёмного угла и заметался по столовой.

Следом за голосом выскочил и его обладатель с ухватом наперевес. Бросив незатейливое оружие, подбежал к Михайлику и стал трясти его за руку, приговаривая:

– Куда же ты пропал? Куда подевался?

Михайлик сгрёб тщедушного Башку за плечи свободной рукой, поскольку другую тот не выпускал, словно боясь, что ведун опять исчезнет. Повернулся к опешившему Стасу и радостно воскликнул:

– Здорово, бродяги перехожие. Гляжу, неплохо устроились. Ну что, Кузя, наш человек?

Этот вопрос был задан ведуну, только что дравшемуся со Стасом. Перестав смеяться, тот заговорил ровным добродушным баском:

– Сдаётся мне, наш. Так меня приложил моей же Силой, что я до самых дверей на задках проехал. Любая нежить спеклась бы. Только вот не смыслит ни рожна, как дитя малое. Зато в драке и в хоробрости равных ему не сыскать.

Скинув капюшон, ведун показал новым знакомцам широкоскулое волевое лицо, поросшее густой рыжеватой бородой. Аккуратный нос, ясные голубые глаза, прямые русые волосы и ослепительная улыбка, не говоря уже о богатырских габаритах, делали Кузю неотразимым красавцем с внешностью какого-нибудь известного киногероя. Даже отметины на лице, оставленные Стасом, нисколько не портили впечатления.

К ведуну, обиженно поджав губы, приблизился осмелевший Прохор.

– Кузьма, ты решил пустить меня по миру? – запричитал он, картинно хватаясь пухлыми руками за сердце и обводя страдальческим взглядом царивший в столовой погром. – Что я теперича делать-то буду?

– Заниматься починкой, – невозмутимо ответил Кузя. При этом, однако, достал горсть монет и высыпал их на стол перед Прохором. Хозяин тут же утопил деньги в кармане фартука.

По прикидкам Стаса этой суммы хватило бы не только на ремонт, но и на новую столовую. Зато Прохор перестал возмущаться и тихо удалился в кухню, где что-то забормотал женщинам. Те засуетились, забегали. Проворно накрыли один из столов на четыре персоны, добавили ещё свечей и молча приступили к уборке.

Два ведуна и земляне, почувствовав голод, накинулись на еду. Подошло время ужина, о чём не забыл предусмотрительный Прохор. И гостей попотчевал, и работников накормил, оставив тех наедине. Понимал, что им надо поговорить.

Сначала все молча набивали желудки. Только насытившись, Михайлик оторвался от своей тарелки, после чего, пригладив усы, продолжил прерванную беседу:

– Я вам сказывал про Кузю. Помните? На силу нашёл его. Вечно скитается не пойми где. Пришлось поскучать, дожидаючи.

– Будто ты в Трепутивле сильно скучал, – буркнул Кузьма, перемалывая мощными челюстями куриный окорок. – Небось, горазд был наших девок лапать.

– Не без того, конечно, но были дела и поважнее.

У Кузи округлились глаза, вслед за чем раздался его делано удивлённый возглас:

– Эвон, поважнее. Да что такого важного в твоей башке оказаться может? Ветер один. Уж седину нажил, а всё как юнец по бабам шастаешь.

– Неладно в миру, – серьёзно проговорил Михайлик, проигнорировав насмешку друга.

Его слова заставили Кузю нахмуриться. Лицо помрачнело.

– Да уж, – согласился ведун. – Что-то недоброе зреет. Не только я чую. Везде, где бывал, селяне обеспокоены. Ишо не стемнело совсем, а уж носа со двора не кажут. Ведунов поболе зазывать стали. Видно, весёлая ночка предстоит.

Михайлик вдруг снова повеселел, с хитроватой улыбкой повернулся к Стасу.

– Как встретил Кузю, рассказал ему про вас. Шибко хотел он повидаться с тобой, когда узнал, что Аркадий свет Сергеевич тебя Упырём назвал. Хоть я и понял тогда, что нечисти никакой в тебе нет, он сам пожелал убедиться.

Стас, в который уж раз, глянул на Аркашу с укором. Тот моментально уловил его настроение и по-свойски хлопнул Михайлика по плечу:

– Ну что ты, Миха. К чему такая фамильярность. Зовите меня просто Аркадием, а его Станиславом. Вот и всё.

На эту реплику, казалось, никто не обратил внимания. Пристально посмотрев на Пырёва, Кузьма задумчиво произнёс:

– Что-то есть в тебе. Какая-то Сила чудная, не наша. Но не злая, это точно.

Повисло молчание. Стас не понимал о чём речь. Какая ещё, к чертям собачьим, сила? Сила воли, сила мысли, сила духа? Или что-то другое?