Александр Кравец - Посвященный. Книга I. Маарон и отравленные земли

– Че уставился? – Спросила она, жуя жвачку, и выдула пузырь ртом. Майкл, осознав всю степень неловкости этого момента, нелепо отвернулся, и продолжил идти дальше.

Пройдя мимо пары домов, Он оглянулся назад. Девушка перешла улицу недалеко от столба, у которого стоял Майкл и нырнула во двор того самого дома. Самого разваленного среди всех на этой улице. На него падала густая длинная тень. Достав ключ, она вставила его в дверь, повернула и сделала шаг во тьму дома. В это самое время Майкл таращился на нее, стоя на противоположной стороне улицы. Дождь прекратился совсем, за это время воздух остыл до настоящей прохлады, через серость дня яркой стрелой света прорывался образ девушки, стоящей у двери и смотрящей прямо в глаза Майклу. Она просто смотрела на него, а он на нее. В этой сцене было какое-то свое, особенно очарование. Но Майклу все это не казалось забавным: он чувствовал себя кромешным придурком.

На секунду ему показалось, что девушка хочет показать ему фак, медленно поднимая для этого руку. Но ладонь ее остановилась на уровне плеч. Пальцы растопырились, и ладонь начала немного покачиваться со стороны в сторону. Она ему машет? Стало так неожиданно тихо вокруг, он слышал свое дыхание и видел тусклые призраки пара каждый раз, когда легкие выпускали воздух. Почему-то (он и сам до конца не смог понять), его рука тоже поднялась, так же медленно, было в этом движении что-то особенно нелепое, но все же. Он тоже ей помахал. И вдруг, дверь дома захлопнулась. Девушка исчезла, оставив Майкла потопать в неловком одиночестве. Красное от нахлынувшей крови лицо скоро вернуло себе привычный окрас, но огонек внутри все еще горел.

Он пошел к себе домой.

Это день и так казался ему просто бесконечным. В нем было слишком много совпадений и неловких моментов, глупых и не очень поступков, каждый из которых был по-своему важен.

«Поход»

Проснувшись от грохота собственного, тяжелого как свинцовая гиря, сердца, он был поглощен паникой. Руки его сжались, но правая сразу же отозвалась жуткой болью, которая прошлась пронизывающим маршем по всему телу. Он опустил голову и осознал себя. Глаза открыть пока он не мог, сил не было даже на это, зато мог себя чувствовать. С ноющей болью во всех суставах пришла призрачная радость осознания собственной жизни.

Спустя время (возможно, прошло полчаса, а может часа три) глаза раскрылись сами, веки поднялись, словно кто-то раздвинул их пальцами и он осознал, что находится в подобии хлева. Стены отсутствовали, вместо них была лишь земляная порода: болезненно темная. Подпиралась она слабыми деревянными балками, но от этого не становилось спокойней. Вся эта конструкция рано или поздно развалится. Этой мыслью комната словно дышала, ожидая подходящего момента, что бы развалится.

Холод гулял по комнате, вырываясь из земли, но лежащему на кровати человеку было тепло, по крайней мере, не холодно. Ведь он был укутан несколькими тяжелыми простынями, грязными и в какой-то полсти, но все же теплыми. Откуда-то сверху, как он подумал снаружи этой подземной ямы, доносился приглушенный свист ветра.

Попытавшись двинутся, он встретился с величайшим сопротивлением. Боль прошлась по всем закоулкам его тела. Он попытался вскрикнуть, но возглас замер на полпути.

И снова к нему пришел сон. Он забрал его сознание в бездонную яму забвения… тихо, в этой яме было так тихо.

Этой ночью к нему пришло сновидение. Он видел начало времен, точнее то, как его описывали в старинных летописях.

Странно, ведь в этом мире сны не снятся никому.

Но, тем не менее, сон был

Он видел, как из земли вырывается, раскалывая земную гладь и сотрясая целые континенты, Великий «Величественный» Храм Мира. Это название первобытные люди дали церкви еще до того, как научились писать, до того, как люди с других миров пришли к ним и не одарили их письменностью, научив «Шекспиру», «Достоевскому» и прочим Великим Мастерам Слова.

Позже его переименовали в Храм Созидания. Но этим названием никто не пользовался.

Он видел в своем сновидении то, как земля разверзается перед могуществом колоссальной постройки, то, как она сносит десятками, сотнями, дома и замки, сотнями, сотнями, сотнями. Никто не знает, зачем он появился и когда именно. Но его колоссальный шпиль можно было увидеть на просторах пяти из шести великих королевств.

Все это человек узнал от странствующих кочевников, которые,… а когда, он, собственно говоря, узнал обо всем этом? Ведь он родом из тех мест, откуда об этом величавом храме можно было лишь услышать.

Этот эпизод, как и многие другие, стерлись из его памяти. Их все унесла мертвая пустыня – то, что осталось от центрального королевства. Огромная руина, пустеющая в его голове, создающая внутри такую же смертельную скупость. Была лишь цель. Добраться до Храма и навеки прекратить разруху.

О большем ему помнить не следовало. Можно было с легкостью лишиться рассудка.

Сновидение исчезло. На смену ему пришло забытье. Так крепко и долго он еще никогда не спал.

По прошествии шестидесяти девяти чесов он пришел в себя. Воздух пропах керосином (свет зажегся в паре новых мест за тканью, которой он был огражден) и еще чем-то похожим на удобрения. Находясь в этом месте, он не мог ни сходить в туалет, ни отлить: все это за него делал организм. Он чувствовал тепло ниже живота, очень скоро тепло превратилось в холод.

Его изнутри начала разъедать ненависть к самому себе, к своей немощности. К тому, что пережив все страсти внешнего мира и оказавшись в безопасном месте (он на это надеялся) он чувствует себя таким беспомощным и ничтожным.

Комната внешне не изменилась, разве что, на тумбе, рядом с кроватью, где он лежал, стояла керосиновая лампа. Ее тусклый золотистый огонек освещал мягким светом стены из земной породы. А еще, в этой комнате кто-то сидел.

На стуле, рядом с кроватью. Человек, достаточно древний на вид, что бы с гордостью носить за собой слово Старик. Его костлявые длинные пальцы обнимали рукоять трости, вырезанной с особой тщательностью и с десятками всевозможных узоров. Само его лицо было спокойно. Беззубый рот расплылся в вечной морщинистой улыбке, а глаза блестели тусклым огоньком мудрости. В них было столько глубины и жизненного опыта, что у Него на миг приостановилось дыхание. Наконец, впервые за много дней, он услышал человеческую речь – старик к нему заговорил.

– Ты выжил… – Слова исходили из его уст размеренным, но чистым басом. Силы в этом голосе было достаточно. – Все сомневались в этом.… Думали, что ты умрешь.

Длинная пауза. Старик придавался молчанию на несколько секунд после каждой фразы.