Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька

Мари вспоминала приют и сладость маленьких карамельных иисусиков розового цвета, вкус медовых пряников и шоколадных конфет, яркий свет тонких восковых свечей в медных подсвечниках. Этого было мало и много одновременно…

Первое Рождество в Прессиньяке прошло совсем по-другому. С наступлением темноты Жак положил в очаг огромное дубовое полено.

— Это «рождественское полено», — пояснила Нанетт. — Оно будет гореть до завтра. Утром я соберу головешки, они защищают дом от грозы.

Трапеза была более обильной, чем обычно. Нанетт подала на стол пирог с мясом, белую фасоль, запеченные утиные ножки, тушеные каштаны на «подстилке» из картофеля. На десерт был сваренный на молоке с корицей рис.

Потом все привели себя в порядок и переоделись в праздничную одежду. Жак зажег фонарь и надел свою плотную накидку. У Нанетт было всего две шали, и одну она предложила Мари.

— Мы идем к полуночной мессе! Хорошенько набей сабо соломой и надень две пары чулок! — посоветовала она девочке.

Все семейство отправилось по дороге, по которой много раз было хожено в теплое время года. В этот рождественский вечер было очень холодно. Луга и склоны холмов стали совсем белыми от снега. Жак и Пьер шли впереди. Желтое пятно света от фонаря качалось в ритме их шагов.

Нанетт взяла Мари за руку и стала рассказывать девочке о другом Рождестве. Тогда, десять лет назад, Пьер ехал в Прессиньяк у отца на закорках.

— Снег выпал такой глубокий, что мальчик проваливался по пояс! А на середине дороги Жак услышал волчий вой. Как же я перепугалась! Вот мы обрадовались, когда вошли в церковь! На обратном пути Пьер заснул у отца на спине, и Жаку пришлось идти, согнувшись вперед и придерживая его одной рукой. Я несла фонарь, стараясь держать его повыше. Когда мы дошли до Волчьего леса, я увидела, что среди деревьев что-то шевелится. Как я кричала! Волк это был или сам дьявол, не знаю — он удрал!

Мари сильнее прижалась к Нанетт. Скоро она увидела первые дома и церковную колокольню. Кюре зажег восковые свечи и фонари. У подножия алтаря Святой Девы стояли ясли, вокруг которых толпилась восхищенная детвора.

Все жители окрестных ферм, достаточно здоровые и молодые, чтобы не бояться холода и обледеневших дорог, собрались в церкви. Здесь же было и большинство жителей Прессиньяка. Мари с Пьером подошли к алтарю полюбоваться на ясли, ослика, бычка и Марию с Иосифом. Фигурки были такие же большие и красивые, как и те, что Мари видела в церкви Святого Стефана, но это Рождество отличалось от прежних, хотя девочка и не смогла поначалу определить, чем именно.

Потом верующие хором спели гимн «Родился Сын Божий».

Упоенная, Мари стояла между Пьером и Нанетт и, не думая ни о чем плохом, отдавалась пению. Ей казалось, что у нее наконец есть самое дорогое, что может быть у человека, — семья, которая ее любит и о ней заботится. Она теперь поняла, чем отличалось это Рождество от праздников прошлых лет.

Во время службы она почувствовала на себе чей-то взгляд и сразу поняла, кто на нее смотрит. Жан Кюзенак… Мари не хотелось в эту праздничную ночь впускать в сердце тревогу. В течение нескольких секунд она выдерживала настойчивый взгляд его грустных глаз. И вдруг, не заботясь о том, что подумают нарядная мадам Кюзенак, сидевшая рядом с супругом, и их племянник Макарий, который приехал на праздничную мессу со своими родителями, Мари радостно улыбнулась муссюру.

Жан Кюзенак вздрогнул и закрыл глаза, словно эта улыбка ослепила его. Прихожане снова запели…

На следующее утро Пьер и Мари, которые, подчиняясь веселому приказу Нанетт, поставили по возвращении с мессы свои сабо перед очагом, нашли в башмаках по апельсину и горсточке шоколадных конфет.

Разумеется, они были слишком большие, чтобы верить, будто подарок им принес маленький Иисус, но все равно очень обрадовались.

Мари церемонно попробовала свой фрукт и сделала вид, что никогда такого не ела. Это была неправда, потому что благодаря щедрости состоятельных дарителей многие рождественские праздники в Обазине имели экзотический аромат апельсинов.

Но Нанетт так гордилась своим сюрпризом, что Мари не захотела ее разочаровывать. Такую ложь сестра Юлианна называла «ложь во благо»…

Утром третьего января 1907 года, в трескучий мороз, Жан Кюзенак постучал в дверь фермерского дома. Нанетт открыла с тряпкой в руках.

— Здравствуй, Нанетт!

«Похоже, у хозяина хорошее настроение», — подумал Жак. Хозяин дома только что вернулся из хлева и присел к огню, чтобы согреть руки.

Взволнованная Нанетт отошла вглубь комнаты. Мсье Кюзенак бывал у них очень редко. Обычно Жак сам ходил в Большой дом, чтобы поговорить о делах. Фермер, решив, что хозяина привело какое-то дело, сказал на не совсем правильном французском:

— Корова больна, Русетта. Собирался послать Пьера сказать вам.

— Я пришел не из-за скотины, мой славный Жак. Я принес вам новогодние подарки!

Нанетт нахмурилась. Мсье Кюзенак, без сомнения, прекрасный человек и хороший хозяин, но о старинном обычае одаривать своих слуг в первый день нового года несколькими серебряными монетами он забыл много лет назад. И только Пьер получал от него в этот день леденцы из ячменного сахара.

Удивленная и смущенная женщина поспешно пригласила гостя к столу:

— Выпейте чашечку горячего кофе, муссюр!

Жан Кюзенак улыбнулся: Нанетт никогда не переходила на патуа в его присутствии. Этим утром она изменила своему правилу, без сомнения, потому что разволновалась, увидев его на пороге.

— Чашечку кофе? С удовольствием!

Жан Кюзенак оглядел комнату, словно искал кого-то. Убедившись, что в комнате их только трое, он вздохнул и раскурил сигару.

— Мари и Пьера нет дома? — спросил он после паузы.

Нанетт поставила на стол кофе.

— Они в овчарне, — сказала она, пожав плечами, — кормят овец. Мари их просто обожает! И очень хорошо за ними ухаживает.

Жак тоже присел к столу и налил себе кофе. Опустив нос к чашке, он ждал, куда повернет беседа. Было в поведении Жана Кюзенака что-то необычное. Нанетт тоже это заметила и не осмеливалась больше сказать ни слова.

В дом вбежали Мари и Пьер. Мари крикнула весело:

— Нан, я покормила еще и кур! Тебе не придется выходить на улицу! Тем более там так скользко…

Девочка замолчала, узнав гостя. Пьер поприветствовал хозяина, приподняв свой картуз, прошел в комнату и сел на лавку. Мари же осталась стоять между дверью и столом. Щечки девочки порозовели на морозе. Волосы волнами спускались на плечи, закутанные в старенькую шерстяную шаль.

Мсье Кюзенак с улыбкой смотрел на нее:

— Здравствуй, Мари! Желаю тебе счастливого Нового года!