Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька

— Леони! Мне тоже многое пришлось пережить, — возразила Мари. — Я искренне оплакивала Пьера, я часто о нем думаю. Что до Адриана, то я долго не решалась связать с ним свою жизнь. Из-за тебя и воспоминаний о Пьере. То, что ты говоришь, жестоко.

Они не слышали легких шагов на лестнице. Когда до Лизон донеслись крики Леони, она поднялась по лестнице и уже собралась было постучать, но страх и любопытство заставили ее задержаться у двери. Леони говорила довольно громко:

— Может, это и жестоко. Но Пьер был моей любовью, моей единственной любовью! Мы были так счастливы вместе то недолгое время, что было нам отведено! С ним я получила все, чего желала, в нем, как и во мне, страсть пылала, как пожар! Я приняла постриг только потому, что знала: с другим мужчиной мне этого не испытать. Нам с ним было весело, мы танцевали, как сумасшедшие, и он так крепко меня обнимал! Думаю, теперь ты понимаешь, почему эта песня…

Мари хотелось потребовать, чтобы Леони замолчала, крикнуть ей в лицо, что она бесстыдница, что неразумно жить прошлым, которого не вернуть. Но она промолчала, потому что чувствовала: сердце подруги детства переполнено болью. Утешить Леони — вот верное решение…

— Сестричка! Моя Лео! Ты должна все забыть, должна взять себя в руки. Представь, как огорчатся девочки, если ты уйдешь из приюта! Они тебя очень любят, ты им нужна, и как медсестра тоже. Леони, прошу, побереги себя, не делай глупостей! Воспитанницы приюта стали твоей семьей. Я не могу помешать тебе вернуться в мир, но даже если ты перестанешь быть монахиней, прошу, не причиняй себе вреда! Ты так дорога мне…

Леони внимательно посмотрела на подругу.

— Я все это знаю, но мне этого недостаточно, — сказала она наконец. — В моей душе живет злая сила, она заставляет меня искать смерти. Меня тянет туда, где я снова встречусь с ним…

Лизон услышала достаточно. Девушка убежала в сад, залитый золотым светом июньского солнца. Жужжание пчел над цветами и запах лилий помогли ей успокоиться. Она легла на примятую траву, где Матильда в погожие дни расстилала покрывало.

Прижавшись щекой к теплой земле, Лизон попыталась сопоставить услышанное с тем, что уже знала.

«Леони говорила о папе! Сомнений быть не может: Пьер, которого она так любила, — это мой отец! Если бы речь шла не о нем, мама ответила бы по-другому. Но почему? Что между ними произошло? Я чувствую себя преданной…»

Лизон хотелось расплакаться, но слез не было. «Они мне лгали! Все! А я готова была разорваться, лишь бы всем было хорошо!»

Снова и снова она пыталась найти объяснение услышанному. Потом ее мысли обратились к Жильберу Мазаку. В первый день нового года он разорвал помолвку. Лизон вспомнила, какое облегчение принесло ей это известие. Ей было стыдно вспоминать об этом, но она тогда действительно обрадовалась. С тех пор Жильбер казался ей героем, пожертвовавшим собой ради того, чтобы освободить ее от обременительного обещания.

«Бедный Жильбер! Он так меня любит! А я сама, любила ли я его так же сильно?»

Лизон перевернулась на спину и посмотрела на небо. Перед глазами возник образ несостоявшегося супруга, его угасшие глаза. Почему она в свое время приняла решение посвятить ему свою жизнь? Что ею двигало? Жалость, желание отдать всю себя другому или чувствовать себя по-настоящему кому-то нужной? Глядя на Жильбера, слушая его низкий, такой ласковый голос, она каждый раз испытывала целую гамму чувств…

«У него прекрасная душа, только за одно это и стоит любить человека, внешняя красота не имеет значения… А выходит, что я такая же, как остальные, ведь меня обрадовало то, что не придется выходить за него замуж!»

Мари спросила у молодого человека, какие причины побудили его разорвать помолвку. Он не осмелился открыть их Лизон.

— Я не смог бы сделать ее счастливой, мадам! Мы решили пожениться, ни у кого не спрашивая совета, а Лизон так добра и щедра душой, что не подумала о своем будущем. Я стал бы для нее вечной обузой, ведь я не смог бы даже присматривать за детьми, возить ее в автомобиле. Моя мать сказала, что наша супружеская жизнь вряд ли была бы благополучной, и я ей верю. Лизон останется для меня прекрасной мечтой и, я надеюсь, другом. И ничто не заставит меня изменить решение.

Мари передала его слова дочери. Лизон слушала ее с задумчивым, печальным видом. Это было шесть месяцев назад. Целых шесть месяцев назад!

— Лизон?

Девушка вздрогнула. В тени вишни, совсем рядом, стояла ее мать.

— Мам? С Леони все хорошо?

— Да. Она решила немного отдохнуть. Не волнуйся, дорогая.

Лизон сорвала травинку со словами:

— Я совсем не волнуюсь. Хотя мне кажется странным, что монахиня так часто приходит к нам в дом. И мать-настоятельница спокойно к этому относится!

Мари невесело улыбнулась:

— Скажем так: Леони не совсем обычная монахиня. И матери Мари-де-Гонзаг очень хотелось оставить ее под своим крылом, на то были причины. Она хотела помочь Леони найти свой путь, защитить ее…

Лизон протянула матери руку:

— Присядь, мамочка! Я не хочу с тобой лукавить, ты всегда учила меня быть честной. Я слышала ваш разговор, там, в моей комнате. И, как мне кажется, узнала нечто ужасное о папе. И теперь у меня тяжело на сердце…

Мари почувствовала, как к щекам приливает кровь. То, чего она всегда боялась, наконец произошло.

— О, Лизон! Мне очень жаль. Я сделала все возможное, чтобы ты об этом не узнала.

— Так значит, это правда! А я-то, глупая, ждала, что ты меня успокоишь, скажешь, что это неправда, объяснишь… Я говорила себе, что этот Пьер, о котором вспоминала Леони, не может быть моим отцом! И ты после всего этого принимаешь ее в своем доме?!

Девушка опустила голову. Мари обняла дочь. Лизон, рыдая, прижалась к материнской груди.

— Моя крошка, моя прелестная Элиза! Тебя давно так никто не называет, но мне так нравилось это имя — Элиза! Прекрасное имя для прекрасной девочки! Твоему папе оно тоже очень нравилось. Моя дорогая, моя любимая взрослая доченька, я много рассказывала тебе о своей жизни, о твоем отце, о «Бори», но только хорошее. О плохом я предпочитала умалчивать.

— Но почему, мамочка? — воскликнула Лизон.

— Потому что я считаю правильным вспоминать хорошее, а не плохое, беседовать о радостном, а не о печальном. Пойми, о некоторых вещах говорить с детьми неудобно, а еще надо сохранять добрую память о тех, кого нет с нами…

— Мама, но теперь-то ты можешь мне сказать… Прошу! Я хочу знать!

— Хорошо. Все это непросто. Мне придется начать издалека, с 1915 года, когда твой отец вернулся с фронта без ноги. Леони жила с нами, ты об этом знаешь. Характер у Пьера никогда не был легким, Ману в этом на него похожа, и я переживаю по этому поводу. Увечье сделало Пьера недоверчивым, еще более ревнивым, властным, раздражительным. Мне неудобно тебе такое говорить, но я не была той женщиной, в какой он нуждался. Три беременности, последовавшие одна за другой, отдалили нас друг от друга. А Леони была рядом, такая юная и красивая… И она втайне от всех была в него влюблена. Со временем он догадался о ее чувствах и попытался ее соблазнить. Леони испугалась, что не сможет устоять перед искушением, и уехала в Лимож. Но наши с Пьером отношения от этого не улучшились, мы без конца ссорились…