Анатолий Иванов - Вечный зов

Семён стоял возле них, прижав ладонью правую щеку. Он морщился, будто у него болели зубы.

— Я установил — загорелось от электропроводки. Там стена промёрзла, отсырела… — тяжко дыша, заговорил Нечаев. — От сырости замкнуло. Проводка в восьмом складе тоже плохая, в спешке всё делалось. Вода через крышу попадает на неё, и может… А если загорятся провода… Немедленно отключите третий кабель! Третий! Вон в том трансформаторе. Я сейчас, сейчас…

Нечаев встал на колени, попытался разогнуться. Но, тихо охнув, ткнулся головой в утоптанный снег.

И в эту секунду над толпой разнеслось, как эхо:

— Восьмой гори-ит!

Толпа, в которой стояла Наташа, невольно дрогнула и отхлынула. Наташа осталась одна напротив Савельева, Семёна и Нечаева, зачем-то глупо улыбнулась, протянула директору шапку. Но тот не видел ни шапки, ни самой Наташи, он стоял и тупым взглядом глядел в сторону склада № 8. Наташа тоже повернула голову, увидела всё тех же пожарников, поливавших из шлангов крышу и стены склада. И стена и крыша дымились, но Наташа понимала, что это был не дым, а пар. «Где же горит? Он не горит…» — подумала она и услышала:

— Внутри горит!

И только теперь различила, что сквозь щели окованных крест-накрест полосовым железом ворот склада, как сквозь крышку кипящего чайника, вырываются тугие чёрные струи. Там, у ворот, в отблесках пламени мелькнула сгорбленная фигура Савчука и ещё чья-то, до боли знакомая.

— Отходи-и! Рванё-от! — опять истошно закричал неизвестно кто.

Наташа хотела бежать, но ноги её не слушались, будто приросли, потому что во втором человеке у ворот склада она узнала Семёна. Как он там оказался так быстро, было непостижимо. Тяжёлым ломом он колотил по воротам, пытаясь, видимо, сбить запор. И сбил, тяжёлые ворота будто сами собой распахнулись, из склада выперло, клубясь, чёрное облако. Оба — сперва Савчук, а потом Семён — отступили, но в следующее мгновение в той же очерёдности, сперва Савчук, а потом Семён, кинулись в наполненный дымом склад и, задыхаясь от кашля, скрючившись, выбежали оттуда, упали на снег. Но тут же Семён вскочил, схватил валявшийся на земле лом, побежал куда-то прочь.

Всё это произошло в считанные мгновения. Возглас: «Восьмой горит!» — снова привёл Нечаева в чувство. Упираясь в землю руками, он начал приподниматься.

— Этого я и боялся, — прохрипел он и, увидев, что парторг с Семёном кинулись в склад, а потом, кашляя, выбежали оттуда, закричал, стоя на коленях: — Что они делают! Отравятся! Надо просто отключить кабель… Антон! Решают секунды…

Директор завода, однако, никак не реагировал на эти слова. Он стоял всё неподвижно, всё так же тупо глядел в сторону восьмого склада. «Действительно, что он стоит? — мелькнуло у Наташи. — Ведь надо что-то делать…»

Едва она подумала об этом, Нечаев проговорил вроде облегчённо:

— Ага, он к трансформатору побежал… Молодец твой племянник, догадался. Если успеет… — Но тут же захлебнулся и свистящим голосом закричал: — Он же без электрозащиты! И не знает, какой рубильник! А там шесть тысяч вольт! Шесть тысяч… — И опять повалился на снег.

И только эти последние слова будто вернули директора завода к действительности.

— Где, где этот чёртов кабель?! — затряс он Нечаева. — Какой рубильник?

— Там… — выдавил ещё Нечаев из себя, теряя, видимо, сознание, а может умирая. — Скорее! Каждая секунда… Всё взлетит к чёрту!

И умолк.

…И ещё Наташа помнила, как она бежала куда-то по снегу за директором завода, а в мозгу, разламывая голову, колотилось: «Если успеет… Всё взлетит к чёрту! Шесть тысяч вольт! Он без электрозащиты!» Всё это были слова Нечаева, оставшегося лежать без движения возле штабелей пылающих ящиков. Эти слова, казалось, не угрожали никому — ни ей, ни бегущим за ней и обгоняющим её людям, ни директору завода, ни Савчуку даже, который, как в последнее мгновение заметила Наташа, опять бросился в склад, в освещаемый изнутри бледными дрожащими вспышками дым, будто в чёрной глубине склада кто-то вёл сварку металла. Эти слова чем-то страшным и неотвратимым грозили только Семёну, её Семёну! Чем конкретно, она даже и не понимала, не могла до конца уяснить, не было для этого времени. Но она всем существом своим чувствовала и знала, что вот сейчас Семён ещё есть, а через мгновение его не будет, не будет!

— Сё-ма-а! — закричала она пронзительно и дико, обгоняя по рыхлому снегу каких-то людей, подбегая к трансформаторной будке, над которой качалась под ветром электрическая лампочка. В колеблющемся свете она увидела сперва зловещий череп, нарисованный белой краской на железной двери, а потом стремительно обернувшегося к ней Семёна. — Сёма-а!

— Что орёшь? Замолчи! — прокричал он, сверкнув чужими, совсем чужими, враждебными глазами, отвернулся и заколотил ломом в железную дверь. Правая щека его была чёрной и вздутой.

Зловещий белый человеческий череп, и враждебный взгляд Семёна, и, наконец, его слова — всё это было как безжалостные удары, посыпавшиеся на неё раз за разом. Она трижды содрогнулась, попятилась и стала куда-то падать. Кто-то подхватил её, отшвырнув в сторону, загородил от неё Семёна. «А лицо… лицо его от ожогов распухло ведь!» — мелькнуло у неё.

— Прочь! Прочь!

Это закричал где-то совсем рядом директор завода. Затем опять раздались удары лома о железную дверь, потом — ржавый скрип железных петель и сразу же возглас Семёна, испуганный, умоляющий:

— Дядя Антон! Дя-дя!!

Наташа бессознательно рванулась на этот крик. Навстречу ей из распахнутой трансформаторной будки хлестанул широкий и густой веер ослепительных искр. Яркое пламя на мгновение осветило в чёрной глубине будки изогнутые рёбра трансформатора, будто мелькнул там страшный оскал неведомого чудовища. И гулко сомкнулась над Наташей тишина…

— Дядя Анто-он… — больно гудело и гудело у Наташи под черепом, и она никак не могла сообразить, вновь ли слышит голос Семёна или стоит в голове эхом его прежний крик.

«Если вновь, то он жив тогда, выходит?» — подумала она о Семёне, как о ком-то постороннем, подумала даже с удивлением и обнаружила, что сидит на снегу.

Лампочка над трансформаторной будкой теперь не горела, и вообще кругом была темнота. Рядом недвижимо стояли люди, всхлипывала какая-то женщина, а мужской голос её уговаривал:

— Ничего… Может, ещё ничего. Перестань.

Люди вдруг все враз зашевелились, кинулись к будке.

— Отойдите! Я его вынесу, — явственно услышала Наташа голос Семёна.

«Не может быть, он же погиб…» — подумала она и поднялась.

Потом она увидела самого Семёна в неярком луче карманного фонарика. Он кого-то вынес из будки и положил на землю. Семён, значит, был цел и невредим, был жив, но она никак не могла уразуметь этого. И кто это, освещённый тем же фонариком, лежит на снегу, в шинели, без шапки, с обугленным лицом, обгоревшими руками, — она тоже не могла сообразить.