Анатолий Иванов - Вечный зов

— Не знаю.

— Что не знаете?

— Бессмысленно или нет. Это командование дивизии знает.

Капитан застонал от боли в плече, закрыл глаза. Савельеву стало жалко этого человека, и в то же время он с неприязнью подумал о нём: «Солдафон, наверное, тупоголовый. Приказа об отступлении нет…»

Савельев заговорил об отступлении не из боязни за свою жизнь, о себе он сейчас вообще не думает. Просто обстановка, в которой они очутились, заставляла его думать трезво и рассуждать логически.

— Савельев, я вот что хотел спросить, — раздался вдруг голос капитана. — Иван Савельев, что жил в Сибири, в деревне Михайловке, это не ваш брат?

Антон удивлённо, всем телом, обернулся к капитану. Но тот сидел по-прежнему с закрытыми глазами. Грязный лоб его покрылся крупными каплями пота.

— Верно… брат. Младший…

— Вот видите. — Капитан открыл глаза. — А я вас сразу узнал… Такой же белобрысый Иван-то. А в Шантаре другой ваш брат живёт, Фёдор. Тот чернявый.

— Верно… Да вы кто такой?

— А я — Назаров. Максим Панкратьевич Назаров. Из Михайловки я родом. Там, в Михайловке, отец мой, председатель тамошнего колхоза. Год назад я в отпуск к нему ездил… А служим вот вместе с земляком, с Кружилиным Василием.

— Постой, постой, это какой Кружилин? — Савельев нахмурился, потёр лоб. — Кружилин, Кружилин? Фамилию вроде слышал… Нет, не помню. В Шантаре я, считай, мальцом последний раз был. Кажется, в девятьсот десятом году ещё… Неужели я похож на Ваньку?

— Похож, — подтвердил Назаров. — Он, Иван, что же, не вернулся ещё из тюрьмы?

— Не знаю, — сказал Савельев. — Что в тюрьме Иван, знаю. А вот за что? У старшего брата несколько раз спрашивал — не отвечает даже на письма. А жена Ивана — ей я тоже писал — одно твердит: невиновен Иван…

Давно уже был слышен шум моторов и лязг гусениц. Капитан шевельнулся, привстал, глянул через бруствер.

— Ползут. Ещё жарче сейчас будет. Вы, Савельев, сейчас ещё можете уйти… А мы не имеем права. Вы ведь, кажется, ехали с Кружилиным по Дрогобычскому шоссе, видели, что там делается? Наша задача — задержать немцев как можно дольше, чтобы дать людям возможность отойти от Перемышля подальше. В этом — весь смысл. Другого нет. Там женщины и дети…

У Савельева перехватило в горле. Он глотнул тугой ком слюны.

— Я понял… Я останусь. Куда мне идти…

— Дело ваше, — холодно сказал Назаров. — Кружилин, ты тут за старшего будешь. Танки, как и в первый раз, пропустить, отрезать пехоту… Если что, я на батальонном КП…

И выскочил из окопа, не обращая внимания на свист автоматных очередей, побежал вдоль холма, придерживая здоровой рукой фуражку…

По команде Кружилина бойцы приготовили гранаты.

— А ты, батя, умеешь? — спросил Кружилин, протягивая гранату и Антону.

— Приходилось. Только больше самодельными.

— Дело простое: вот так выдерни чеку — и швыряй!

Но воспользоваться гранатами на этот раз не пришлось. Танки заползли на холм и с остервенелым рёвом принялись сновать взад и вперёд по его плоской макушке, крутиться на месте, распахивая неглубокие окопчики, размалывая в них людей. Огромная лязгающая махина, закрывая дымное небо, приближалась и к окопу, в котором был Савельев.

— Ложи-ись! — почти беззвучно закричал Кружилин, широко раскрыв рот. Где-то сбоку раздавались взрывы, беспорядочная винтовочная трескотня.

Антон обернулся и увидел — между двумя соседними траншеями ворочается чёрная железная махина, а красноармейцы из окопов швыряют и швыряют в неё ручные гранаты, бьют из винтовок, целясь, видимо, в смотровые щели. Но танк был неуязвим, гранаты отскакивали от брони и рвались вокруг.

— Да ложись же! — рявкнул Кружилин в самое ухо, дёрнул его за пиджак.

Антон повалился и, падая уже, увидел, что танк выбросил султан кроваво-чёрного дыма и тут же вспыхнул костром. «Ага, ага!..» — злорадно почти вслух выкрикнул Савельев. Ещё он увидел на миг светлую ленту Сана, и немцев, которые беспорядочными кучками взбирались на холм, и плоское, грязное днище танка над головой. Оно пялилось куда-то вверх, потом упало на окоп тяжёлой многотонной крышкой. «Ну, сейчас мы вас встретим…» — подумал Савельев о немцах, сжимая гранату. Он упал неудачно, подвернув под себя руку. Граната больно давила в ребро. «Ничего, сейчас, сейчас…» — стиснул он зубы, пересиливая боль. Но сверху, на спину ему, обвалилась земля, засыпала с головой. Сразу стало нечем дышать, совсем нечем… Перед глазами в чёрной непроницаемой мгле вспухли оранжево-зелёные круги и со звоном лопнули, брызнули во все стороны белыми-белыми искрами…

Антон очнулся оттого, что кто-то пытался вывернуть ему руку. Он застонал.

— Ага, живой… Тихо только! Тихо, — услышал он сквозь звон в голове и почувствовал, как сваливается с него тяжесть. — Вылезайте…

Василий Кружилин наполовину откопал Савельева, взял его за плечи, кое-как вытащил из-под земли. Антон сел, тяжело и жадно стал вдыхать тёплый ночной воздух, пропитанный запахом пороха, бензина и горелой краски.

— Это ты, сынок? А ещё есть живые?

Боец не ответил. Он сидел в двух шагах, рассматривал немецкий автомат, пытаясь вставить в него рожок.

На противоположной стороне Сана горели костры, мелькали между деревьев огоньки. У Савельева сильно болел бок, он засунул под рубаху грязные пальцы, пощупал рёбра, пытаясь определить, целые ли они. Но определить не мог.

— А-а, чёрт, темно! — с досадой сказал Кружилин. — Как он, дьявол, вставляется?

Было тихо, совсем не верилось, что недавно здесь кипел бой. Неподалёку в полутьме чернела бесформенная глыба — наверно, тот танк, который всё же удалось подбить гранатами. В небе, видимо, всё ещё стлались дымы, потому что там то вспыхивали, то исчезали россыпи звёзд. А может, ветер гонял клочья облаков — понять было нельзя.

Боль в боку поутихла, притупилась, и Антон подумал, что рёбра его всё же целые, наверно.

— Что ж теперь делать нам, сынок? Надо ведь что-то делать.

— А что нам, холостым! — усмехнулся Кружилин. — Сейчас в Перемышль зайдём, тяпнем в забегаловке грамм по полтораста для лихости да к бабам завалимся. Шикарная у меня деваха есть в Перемышле… А у ней подруга — ух! И всё просила меня товарища привести, познакомить. Вы как, папаша, насчёт женсостава-то? В силе ещё?

Кружилин пошловато хохотнул, но странно — этот хохоток и слова парня не рассердили Антона, не обидели, а заставили улыбнуться. Антон подумал, что Кружилин совсем не пошляк, просто в нём не перебродила ещё молодая кровь и он любит жизнь. И очень хорошо, что он, Кружилин, пережил сегодняшний день, остался цел в этой мясорубке и вообще теперь останется живой. Через неделю, через две в крайнем случае, немцев отбросят обратно за Сан, Кружилин снова будет ходить в Перемышль, к своей «шикарной девахе», а на этом холме поставят памятник погибшим в сегодняшнем бою. Простой деревянный обелиск, наверное, со звездой наверху. Надо будет потом специально приехать сюда, поглядеть на памятник. Василий всё возился с автоматом, щёлкнул какой-то пружиной.