Елена Толстая - Большая нефть

— Вер, сходи покури.

— Я ж не курю… — возмутилась Вера. До нее как-то не сразу дошло. — Ах да, — спохватилась она, — я в магазин схожу. Ну конечно. Мне же в магазин надо.

Она быстро обошла Василия и юркнула за стеллажи. Он мгновенно забыл о ее существовании.

Маша, хмурясь, оглядела своего гостя. Так-так, в пиджаке, мятом, но чистом, тщательно выбрит, однако при этом осунулся и как будто похудел.

Василий не позволил Маше задать ни одного вопроса. Сунул ей под нос бумажку:

— Это что?

— Моя телеграмма, — набравшись храбрости, ответила Маша.

«Я не могу выйти за тебя замуж. Маша», — гласила отпечатанная равнодушным телетайпом строчка.

— Как это понимать? — настаивал Василий.

Маша повернулась к нему. Она тоже осунулась — не так-то просто далось ей решение. Мучительно она раздумывала над ним долгими ночами, лежа без сна. Он что, воображает, будто такие решения принимаются просто так, без повода, из женского каприза помучить, поиздеваться? Или, может быть, он считает, что у женщин нет души и женщины не страдают, когда решаются их сердечные дела? Машу тянуло к Василию. Но твердо помнила она и урок своей старой учительницы. Та как-то раз объясняла, почему у Печорина с Бэлой не было будущего:

— Они были не парой. Так же, как и цыганка с тем барином у Лескова в «Очарованном страннике»… Кто читал «Очарованный странник» Лескова?

— Еще не было по программе, — раздался чей-то голос.

А Маша читала. И горестно недоумевала — почему.

После уроков она подошла к учительнице и спросила:

— Что значит «не пара»?

И учительница объяснила… Счастливые браки, сказала она, бывают, когда люди принадлежат к одному кругу. Этим бракам не обязательно предшествует любовь. Потом приходит уважение, а там и до любви недалеко. Такое счастье прочно. Например, у Татьяны и ее генерала. Впрочем, у Татьяны с Онегиным тоже было бы счастье.

— Сейчас ведь не царское время, — удивилась Маша. — Сейчас все равны.

— Вот представь себе, — медленно проговорила учительница, — парня с городской окраины. Закончил восьмилетку, по вечерам ходит гулять с дружками, захаживает на танцы, дерется, конечно… Книг не читает, иногда ходит в кино — смотреть про шпионов. И девушка — учится в университете, живет в центре города, читает художественную литературу, ходит на поэтические вечера. Много ли между ними общего?

И Маша, призадумавшись, поняла: да, тут не возникнет ни взаимопонимания, ни счастья. Они ведь как будто говорят на разных языках.

— Так и следует понимать, Вася, — твердо ответила Маша. — Нет у нас с тобой будущего. Разные мы.

Василий не верил собственным ушам.

— Это и все, что ты можешь сказать после нескольких лет нашего знакомства?

Он с силой швырнул телеграмму на стол. Маша поневоле вздрогнула, сжалась.

— Всю душу ты мне наизнанку вывернула! — в сердцах проговорил Василий и потряс своим большим кулаком, как бы наглядно демонстрируя Маше свои страдания. Потом лицо его приняло подозрительное выражение. — А может, ты на мне эксперименты ставишь? А что? — медленно продолжал он, захваченный новой мыслью. — Я очень много книжного находил в наших с тобой отношениях… Страдания, ревность… А разве нельзя просто — просто любить? — С нескрываемой злостью оглядел он книжные полки. — Шекспир, Достоевский, Чехов… Ну конечно, куда ж без Антон Палыча… Да нет ни одной книжки, в которой отношения между мужчиной и женщиной оканчивались бы хорошо! Ты мне специально такую литературу подбираешь? Жизнь — она ведь другая. Ты попробуй хотя бы раз посмотреть на мир моими глазами…

— Браво, — после паузы произнесла Маша. — Хороший монолог.

Она нарочно так сказала — чтобы побольней и пообидней. Чтобы до него наконец дошло.

И сжалась. Имея дело с Василием, всегда следовало ожидать последствия бурные и внезапные. Конечно, на саму Машу он никогда в жизни не поднял бы руки, но вокруг наверняка вскипел бы ураган.

Однако на сей раз Василий ничего крушить не стал. Протянул ей книгу. «Дворянское гнездо».

— На вот, перечитай. Тут все про тебя написано, — с горечью проговорил он.

И вышел. Просто вышел. Даже дверью не хлопнул.

Маша прижала книгу к груди. В ее глазах стояли слезы.

Почти в тот же миг возникла Вера (она пряталась поблизости, за стеллажами, чтобы в случае опасности прийти к Маше на помощь).

— Ну, что у вас произошло? — жадно спросила она у подруги.

Она слышала, что они разговаривали, и довольно бурно, и даже разбирала отдельные фразы, да что толку! У этих книгочеев пойди пойми, к чему какая-нибудь цитата. Как будто тайный язык. «Печорин», «Онегин»… Со стороны и не догадаешься.

— Я ему отказала, — коротко и трагично произнесла Маша.

Вера оперлась локтями о стойку.

— Дура, — выговорила она. И прибавила: — Это самое мягкое, что я могу тебе сказать.

Маша провела пальцами по переплету «Дворянского гнезда» и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

Междуреченск хорошел, отстраивался. Работал Дворец культуры, кино показывали три раза в неделю, а перед новыми многоэтажными домами уже были разбиты цветники. И с каждым годом все больше появлялось в молодом городе детей.

Володька родился у Буровых несколько месяцев назад. Родился здесь, в Междуреченске. Галина чувствовала себя плохо, всю беременность не вставала с постели, ее почти сразу увезли в больницу. Она не требовала, чтобы ее вернули домой. Понимала: дома за ней ухаживать некому. Марте от своих не оторваться, а Буров все время на работе. Да и вообще, Григорию спокойней, когда жена постоянно под присмотром.

Написали Галининой матери. Та сразу же потребовала, чтобы Галю перевезли в Москву. Там и специалисты лучше, и уход можно организовать… Но… Галина категорически отказалась.

Мать не могла понять почему.

— Галочка, мы беспокоимся только о твоем здоровье. Пойми, никто не хочет разлучать тебя с Григорием. Конечно, мы с отцом считаем, что другой кандидат подходил для тебя лучше… Все-таки с Буровым вы не пара… И по характеру, и по интересам. Ты сейчас закончила курсы, могла бы поступить на работу в хорошее ателье. Шить костюмы артистам. Я уже почти договорилась…

— Нет, — устало ответила Галина. — Я остаюсь в Сибири.

— Почему? — Мать оборвала сладкие речи, тоже стала деловитой: — Назови разумную причину отказаться от высококвалифицированной медицинской помощи. Назови!

— Хорошо, — сказала Галина. — Вот моя причина. Я хочу, чтобы у нашего сына в паспорте было написано: место рождения — город Междуреченск. Это моя разумная причина.

Мать хотела ей возразить, что такую причину ни в коей мере нельзя называть сколько-нибудь «разумной», что рисковать своим здоровьем и здоровьем будущего ребенка — в высшей степени глупо… Но три минуты междугороднего разговора истекли, и телефонистка равнодушной рукой оборвала связь.