Елена Толстая - Большая нефть

Оксана пряталась где-то в доме. Ладно, с Оксаной потом.

Авдеев выпил чаю, не отказался и от водки, с хрустом перекусил огурчик. Все это время он молчал. Дрын ужом извертелся, пытаясь вызнать, что за птица к нему залетела. Авдеев держался уверенно, статью УК назвал уважаемую. Кто таков? Дрын перебирал в уме имена — но не сходилось…

Наконец Авдеев кинул Дрыну бумажку и карандашный огрызок:

— Черкни-ка мне адресок Тертого.

Дрын так и взвился:

— Ну ты, мужик, даешь! Тертый — в законе, с чего ты взял, что он с тобой разговаривать будет?

— А ты любопытный — ровно как мой следователь, — преспокойно отозвался Авдеев. — С Тертым мы давние знакомые. Должок за ним. Так что будет, будет он со мной разговаривать.

— Врешь! — обрадовался Дрын. — Тертый — вор без долгов. Об этом все знают! — Он пригляделся к Авдееву злобно сощуренным глазом. Ага, дал все-таки слабину этот мужик! Верно Тертый говорит: человек пока молчит — сила, а заговорит, выскажет, что у него на уме, — все, показал слабость. Вот тогда-то и время бить в ответ.

Но Дрын поспешил, конечно.

— Может, мне за такие разговорчики тебе перо в бок, дядя? — осведомился он.

Авдеев так на него глянул, что Дрын сразу сник. Нету у Дрына власти над такими… Черт. Поспешил.

Надо было еще выждать, еще чуток поприслушиваться.

— Я так понимаю, Оксана Ивлева пойдет в счет уплаты карточного долга Тертому? — продолжал Авдеев. Он наблюдал не столько за Дрыном — Дрын был ему понятен весь, с головы до пят, — сколько за дядей Васей. Тот сжался, словно над ним занесли дубину. Так и есть, раскаивается, старый хрен! Раньше думать надо было, когда с ворами за карты садился…

— Точно излагаешь, дядя, — сказал Дрын и ухмыльнулся.

— Ладно, адресок давай, перетолкую с Тертым, — заключил Авдеев.

И Дрын сломался — черкнул адресок. Тертый был на зоне — освобождался через месяц.

Молодой специалист, врач Марина Вдовина, считала, что больные, как и дети, нуждаются прежде всего в строгости. Пока они лежат на койке, не в силах пошевелиться, с температурой, ослабленные вирусом, — с ними еще можно обходиться ласково. Но как только они поднимаются на ноги и делают первые, еще не слишком уверенные, шаги по палате, — все, нужен глаз да глаз. Выздоравливающие — самая неприятная категория людей. Они раздражительны и нетерпеливы. Их угнетают процедуры. У них уже появились силы для того, чтобы высказывать недовольство уколами. «Полегчало — и ладно; природа сама долечит; организм сам знает, что ему надо…» — так оправдывают они свое безобразное поведение. Странно, казалось бы: лежи себе да отдыхай, радоваться надо; но нет — все они дружно рвались в бой.

Самым несносным был этот Елисеев. Отлынивал от лечения как только мог. Фактически объявил забастовку. Требовал немедленной выписки.

Поэтому, когда Марина увидела его возле своего кабинета, она поморщилась.

— Товарищ Елисеев, немедленно в постель! — приказала она, даже не останавливаясь и проходя в открытую дверь кабинета.

Елисеев просочился вслед за ней.

Марина сердито посмотрела на него:

— В чем дело? Идите в палату, больной.

— Я… Прошу прощения, но я приглашаю вас на свидание, — выговорил Елисеев.

Марина вспыхнула. До такой наглости не доходил, кажется, ни один из подвластных ей больных. Все они говорили ей комплименты, более или менее удачные, все пытались за ней ухаживать — в шутку, конечно («такая хорошенькая докторша, я прямо влюбился…»). Но чтобы вот так?!

— Что вы себе позволяете? — возмутилась Марина.

— Не знаю, — признался Елисеев. — Просто мне нужно сказать вам кое-что. Насколько мне известно, такие вещи говорят на свиданиях. Пригласить вас я, по понятным причинам, никуда не могу, так что вот… получается свидание у вас в кабинете.

— Слушаю вас, больной, — сказала Марина ледяным тоном и постучала карандашом по бумаге.

Елисеев молча смотрел на нее.

— Ну так что же, — тон Марины немного смягчился, — чем же мы будем заниматься на этом вашем свидании?

Елисеев пожал плечами. Его лицо приняло виноватое выражение.

— Не знаю… Это у меня первое свидание. Поэтому перехожу к главному. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.

Повисла пауза. Сердце у Марины оборвалось. Замуж?..

Какая глупость!.. Ей некогда выходить замуж! Танцульки, прогулки под луной, нежные признанья, стихи, в конце концов… Она никогда не считала себя вправе тратить время на подобную чепуху. Подруги считали ее «неромантичной», родственники — «сумасшедшей», сослуживцы — «фанатичной». Шутки насчет «невозможности замужества» преследовали ее даже на работе — взять хотя бы этих несносных друзей Елисеева!..

В следующий миг она осознала, что Елисеев не предлагает ей прогулки под луной и прочий романтический бред. Он предлагает ей союз. Честный и страшный. Всего себя в обмен на всю ее. Георгия в обмен на Марину. Идти по жизни рука об руку, как два товарища, как два равных друг другу человека, полных взаимного уважения.

Разве не об этом думала она, когда — правда, очень нечасто — размышляла о возможности создания семьи?

Марина молчала.

Георгий истолковал ее молчание по-своему. Ему показалось, что дело его пропащее. Однако он не простил бы себя, если бы струсил и не договорил до конца все, что собирался сказать.

— Марина, — кашлянув, произнес он, — я назову вам причины, по которым вам не следует принимать мое предложение. Во-первых, моя работа. Работа — самая важная часть моей жизни. Может быть, я и сам на восемьдесят процентов состою из моей работы. Это трудно понять и тем более пережить. Но возможно. По утрам я неразговорчивый. Я вспыльчивый. Я не умею выбирать себе одежду, что всегда вызывало смех у моих однокурсников. Я мало приспособлен к быту. Зато всеяден. Я съем все, что вы приготовите.

— Переходите к достоинствам, — тихо попросила Марина.

— Да, — сказал Елисеев и замолчал. Пауза затянулась мучительно. Марина не торопила его. Ей было страшно. Она понимала, что сейчас он приведет единственный и неопровержимый аргумент… И после этого жизнь ее изменится навсегда.

— Я буду любить вас до конца моих дней, — вымолвил наконец Елисеев. — Больше ничего гарантировать не могу. Вы согласны?

— Да, — кивнула Марина. — Я согласна.

Он посмотрел на нее серьезно, даже печально.

— Благодарю вас, Марина.

— За что?

— За доверие. Вы не будете разочарованы. Когда вы меня выписываете?

Марина засмеялась с облегчением и махнула ему рукой:

— Выйдите из моего кабинета, больной. О дне и часе выписки вы будете оповещены заранее.

Он улыбнулся:

— Насколько заранее?

— За пятнадцать минут. Все, идите, Георгий. У меня много работы… а я совершенно ничего не соображаю.