Елена Толстая - Большая нефть

— Ну-ну, — немного снисходительно молвил Болото. — Почитаем.

И повернулся к Оксане.

— Гляди, я тебе книжки привез.

Он выложил из вещмешка целую стопку. Тут были романы — классика и современные — и две книги по Оксаниной специальности. Очевидно, она продолжала готовиться к поступлению в вуз.

— У меня много свободного времени, вот я и использую его, — сказала Оксана, как будто оправдываясь. И обратилась к Василию: — Как Маша?

— Справляется. Без Веры, говорит, трудно, а главное — скучно, — хмыкнул он. — Ей одного меня мало. Кошку завела — тоже мало. С кошкой, говорит беседы получаются односторонние.

Он попрощался со мной за руку, кивнул Оксане и зашагал к мотоциклу.

Когда он уехал, Оксана сочла необходимым объяснить:

— Василий — муж библиотекарши. Они и познакомились на почве художественной литературы. Мне Маша рассказывала. Он к ней приходил объясняться в любви, а она давала ему книги, в которых были разные истории… как бы на тему. В продолжение их разговора. А через несколько лет она сдалась.

— И не жалеет? Он показался мне довольно своеобразным человеком.

— Маша, если приглядеться, — тоже человек своеобразный, — сказала Оксана.

— Странно все же, что муж библиотекарши возит книги жене геолога. — подытожил я.

Оксана рассмеялась. Смеялась она тихо, робко.

— Много в жизни странного, не так ли, Денис? Просто я — территориально очень далеко, а Василий водит мотоцикл. Книжки мне Маша подбирает. Она это умеет делать… Некоторые выписывает из других библиотек, по обмену. Библиографические списки просматривает. Она к делу относится очень добросовестно. Так что, если я сумею все-таки поступить в вуз, в этом будет и ее заслуга.

Степан, похоже, не то не знал о том, что жена его читает и готовится к учебе, не то не придавал этому значения. Вечером Оксана завела с ним разговор о вступительных экзаменах, которые должны были начаться уже через месяц. Он сразу помрачнел.

— Давай на будущий год.

— Степушка, время идет. Я хочу скорее получить специальность. Не могу же я до конца своих дней стоять здесь над кастрюлями.

По лицу Степана я вдруг увидел, что он был бы не против. Ну и ну! Мне сильно не понравилось такое потребительское отношение к женщине. Сам-то он получил высшее образование, и притом какое захотел, а жене препятствует.

— Я хочу работать наравне с тобой, — горячо сказала Оксана. — Хочу, чтобы ты гордился мной.

— Я горжусь тобой и так, — пробормотал он. И вдруг его как будто прорвало: — Оксана, я боюсь! Боюсь отпускать тебя! Боюсь, что с тобой опять что-нибудь случится! Боюсь, что тебя найдут… те люди. Да, знаю, Авдеев от них откупился, но… кто их разберет! У них такие волчьи законы. И потом… вдруг ты там, в Омске, кого-нибудь встретишь…

Я сделал вид, что не слышу. Принялся жевать так, что у меня, кажется, даже уши задвигались. Но они уже не обращали на меня внимания. Накипело у них на душе, и накипело давно.

— Я никого не встречу! — резко произнесла Оксана. Теперь от ее робости не осталось и следа. Это была уверенная в себе, сильная молодая женщина, идущая к своей цели. — Да если бы и встретила — какое это имеет значение? Я — твоя жена, я буду верна тебе при любых обстоятельствах. Подумаешь, буду уезжать на пару месяцев, чтобы сдать экзамены… Зато я почувствую себя наконец человеком.

— Потом обсудим, — буркнул Степан и прекратил этот разговор.

Вечером я сказал ему:

— Степан, это, конечно, не мое дело, но ты не можешь держать жену на привязи. Она не развлекаться просится, а учиться, получать нужную специальность. А то, что ты устраиваешь, — это какое-то средневековое рабство…

— Ты ничего не знаешь о нас с Оксаной, — сказал Степан устало. — И это действительно не твое дело.

— Машина нужна, — сказал, сплюнув, Донадзе. — Пешком далеко не уйдем.

— Будем попутку ловить? — предложил Спивак.

Они вышли на обочину шоссе, всматриваясь и вслушиваясь. Уже темнело, скоро наступит ночь. Машин не было. Промчался мотоцикл и скрылся.

Спустя минут десять проехал ГАЗ-66. Дребезжал и стучал, но трудолюбиво тащился куда-то, вез грузы.

Донадзе даже не стал поднимать руку. Эта машина ехала недалеко, да и в любом случае она далеко не уедет — развалится по пути. Нет, нужно другого случая ждать.

И случай представился.

— Легковушка. — Донадзе напрягся. — Только бы остановились.

— Здесь народ добрый, — усмехнулся Спивак. — Все друг за дружку держатся.

— Вот и хорошо.

Донадзе шагнул на середину дороги, уверенно поднял руку. Легковушка остановилась. Открылась дверца, и приятная полная женщина спросила ласково:

— Куда едете, ребятки?

Договорить она не успела. Донадзе быстрым, неуловимым движением вынул пистолет и дважды выстрелил — в женщину и в мужчину, сидевшего за рулем. Стрелял в лицо, наверняка.

Потом повернулся к Спиваку:

— Помогай.

Они вдвоем вытащили убитых из автомобиля, бросили посреди дороги. Потом уехали.

Вот и всё.

После вчерашнего разговора со Степаном оставаться в лагере мне стало неловко, и я вернулся в город. Комендант Дора Семеновна мгновенно меня вспомнила — она из тех людей, которые вообще никого и никогда не забывают.

— В общежитие поселить не могу, — объявила она — Мест нет. Иди в гостиницу, хотя там тоже под завязку… Видал, как город-то отстроился? Ты ведь в балковом поселке первый раз жил? Ой, это так давно было… Вспоминаю — и как будто в колодец гляжу. Столько событий случилось. Я тебе знаешь что посоветую? Ты попросись на постой к одному нашему мастеру, к Векавищеву. Он человек одинокий, живет в однокомнатной квартире, за хозяйством совсем не следит. А ты бы ему и помог немного… — Она оглядела меня с сожалением, как бы сомневаясь в моих хозяйственных способностях. И правильно сомневалась. — Ну хоть следи, чтобы он вовремя обедал. А то ложится спать без ужина. Перехватит кусок хлеба с селедкой — и на боковую. Это никуда не годится, язва будет. Я тебе записку к нему напишу.

И отправился я к мастеру Векавищеву с самым настоящим рекомендательным письмом, написанным неровным почерком Доры Семеновны.

Векавищев отнесся к этому как к самому обычному делу. Поставил для меня раскладушку. Сам он спал на диване. Вечером, когда мы пили чай, поговорил со мной немного — в основном о моей работе, о том, «про что» я пишу и интересно ли мне рассказывать про жизнь других людей.

— Одни созданы для того, чтобы творить историю, другие — чтобы освещать ее, — сказал я.

Он посмеялся и ничего не ответил.