Екатерина Голинченко - Мелодия Бесконечности - первый аккорд (СИ)

И вот он - Музей Независимости в бывшем дворце Радзивилловских, главная цель путешествия. С года первого раздела Польши, её история - это непрекращающаяся освободительная борьба, зачастую проигрываемая ввиду неравенства сил, а последствием восстаний нередко становились ужесточения существующих порядков, и уменьшение прав польского самоуправления.

И снова возвращение к содержанию страниц дневника...

До чего же должен был дойти произвол фашистских оккупантов, что в августе 1942 года выпустила свой знаменитый манифест Зофья Коссак-Щуцкая - польская писательница, журналистка, участница польского Сопротивления, одна из основательниц Совета помощи евреям :

"В варшавском гетто, за стеной, отрезающей его от мира, несколько сотен тысяч обречённых ожидают своей смерти. Для них нет надежды на спасение, нет ниоткуда помощи...

Число убитых евреев перевалило за миллион, и эта цифра увеличивается с каждым днём. Погибают все. Богачи и бедняки, старики и женщины, мужчины и молодёжь, грудные дети... Все они провинились тем, что родились в еврейской нации, приговорённой Гитлером к уничтожению.

Мир смотрит на это преступление, которое страшнее всего того, что видела история, и молчит. Резня миллионов беззащитных людей совершается среди всеобщего враждебного молчания. Молчат палачи, не похваляются тем, что делают. Не поднимают свои голоса ни Англия, ни Америка, молчит даже влиятельное международное еврейство, так некогда чуткое к каждой обиде в отношении своих. Молчат и поляки. Польские политические друзья евреев ограничиваются журналистскими заметками, польские противники евреев проявляют отсутствие интереса к чужому для них делу. Погибающие евреи окружены одними умывающими руки Пилатами.

Нельзя долее терпеть это молчание. Какими бы ни были его мотивы - оно бесчестно. Нельзя оставаться пассивным при виде преступления. Тот, кто молчит перед лицом убийства - становится пособником убийцы. Кто не осуждает - тот дозволяет.

Поэтому поднимаем свой голос мы, католики-поляки. Наши чувства в отношении евреев не претерпели изменений. Мы не перестаём считать их политическими, экономическими и идейными врагами Польши. Более того, мы отдаём себе отчёт в том, что они ненавидят нас больше, чем немцев, что делают нас ответственными за свою беду. Почему, на каком основании - это остаётся тайной еврейской души, тем не менее, это непрестанно подтверждаемый факт. Осознание этих чувств, однако не освобождает нас от обязанности осуждения преступления.

Мы не хотим быть Пилатами. Мы не можем действием противостоять немецким преступлениям, мы не можем ничего сделать, никого спасти - однако мы протестуем из самой глубины сердец, охваченных состраданием, негодованием и ужасом. Этого протеста от нас требует Бог, Бог, который не дозволил убивать. Этого от нас требует христианская совесть. Каждое существо, именуемое человеком, имеет право на любовь ближнего. Кровь беззащитных взывает к Небу о мести. Кто вместе с нами не поддержит этот протест - тот не католик.

Мы протестуем в то же время и как поляки. Мы не верим в то, что Польша могла бы получить пользу от немецких зверств. Напротив. В упорном молчании международного еврейства, в усилиях немецкой пропаганды, уже сейчас старающейся переложить вину за резню евреев на литовцев и... поляков, мы чувствуем враждебную для нас акцию. В равной степени мы осознаём, сколь ядовит бывает посев преступления. Принудительное участие польской нации в кровавом зрелище, разыгрывающемся на польских землях, может легко взрастить невосприимчивость к чужой беде, садизму и прежде всего опасное убеждение в том, что можно безнаказанно убивать ближних своих. Кто не понимает этого, кто гордое, свободное прошлое Польши посмел бы соединить с нечестивой радостью при виде несчастья ближнего своего - тем самым не есть ни католик, ни поляк!".

Только вчитайтесь в эти строки - насколько тяжелым было положение, что вызывало сочувствие даже у недолюбливавших евреев, поляков и волну праведного гнева и протеста против такого бесправия.

И среди всего этого кошмара за стенами варшавского гетто, куда людей согнали насильно, отобрав у них все их средства и всё их имущество, где пищевые пайки обрекали на голодную смерть, откуда людей тысячами увозили на смерть, где непокоренный народ продолжал бороться, создавая подпольные пекарни, организовывая побеги и вооруженные восстания, нашлось место для той прекрасной истории, что узнала Ева из записок Ханны - то, что человечество обязано помнить и не имеет права забывать.

История о том, как шестнадцатилетняя девушка пряталась на чердаке у соседей, боясь лишний раз шелохнуться, еду ей приносили по возможности раз в сутки, нужду приходилось справлять тут же - в ведро, самим своим присутствием подвергая огромной опасности соседскую семью, рискнувшую своими жизнями из уважения отцу девушки, спасшему их сына от пневмонии.

Как она своими глазами видела, как уводят на отправку в лагерь Треблинка её родителей и знакомых.

Как потом той же дорогой смерти отправили воспитанников детского дома вместе с директором, позже - семьи еврейских полицейских. Людей загоняли на погрузочную платформу. Пытавшиеся скрыться расстреливались.

Как дрожали колени, когда впервые увидела ЕГО - выглядевшего нелепо и забавно в своих очках, со светлыми волосами цвета спелых колосьев пшеницы, напоминавшего, скорее, заучку-гимназиста, которому совершенно не шла его форма, и автомат в его руках был абсолютно неуместным.

А он понял, что не сможет выстрелить в неё - с огромными глазами цвета изумруда, что казались ещё больше на исхудавшем и бледном лице, её - с такими тоненькими ручками и ножками, от чего она казалась гораздо младше своих лет. Вместо этого он протянул ей плитку шоколада из своего пайка.

С тех пор он иногда приходил и приносил ей и соседскому мальчику то немногое съестное, что мог достать, не вызывая подозрений.

Потом он узнал, что людей отправляют даже не в трудовые лагеря, а в лагерь смерти...

Он не отправит её на смерть, и другим не позволит.

Но, она не захотела спасения, пока не поможет своим соплеменникам - по поддельным документам, которые ему удалось для неё раздобыть, она поступила в распоряжение Ирены Сендлеровой, которая, будучи сотрудницей варшавского Управления здравоохранения и активисткой подпольного движения Сопротивления, часто посещала Варшавское гетто, ухаживая за больными детьми. Под этим прикрытием она и её товарищи вывезли из гетто две с половиной тысячи детей, которые затем были переданы в польские детские дома, частные семьи и монастыри.

Младенцам давали снотворное, помещали в маленькие коробки с дырками,чтобы те не задохнулись, и вывозили в машинах, доставляющих в лагерь дезинфекционные средства. Часть детей выводили через подвалы домов, непосредственно прилегавших к гетто, выносили в мешках, корзинах, картонных коробках. Младенцев прятали в ящиках из-под инструментов, детей постарше - под брезентом в кузове грузовика, где сидела собака, специально обученная лаять, когда машину впускали в гетто или выпускали из него, и её лай заглушал детский плач.