Алексей Егоров - Маки на стене

Часов в двенадцать ночи ты позвонила, и я правда бежал, и я нашел тебя пьяную, обнял, поцеловал, и понял что я даже боюсь к тебе прикоснутся, сделать больно невзначай. Если бы я тогда знал что это событие станет моей отправной точкой, моим меридианом в жизни, моим стартом и моим финишем.

После этого ты как то особо не общалась со мной, говорила что-то о стыде, о том что все это нам следует позабыть, но я все помню, и вряд ли забуду, запах твоих ночных волос, эти руки, эти глаза. И я не испытываю никакого стыда, прости меня, но не испытываю. Я просто тебя люблю.

– Да сразу видно, что это писала женщина, – попытался раскритиковать я, ее творчество. Но она была неприступна, и писала и писала, а мне пришлось читать, и уже без остановки, меняя салфетку за салфеткой:

Однажды ты с волнением в голосе подошла ко мне и сказала что нам срочно надо поговорить.

-Я беременна, сказала мне ты,– и между прочим от тебя, что я скажу мужу, что же теперь будет?

А я был просто счастлив, я просил тебя не принимать скоропостижных действий, не поддаваться эмоциям. Потом я всю ночь думал, и позвонив тебе сказал, ПОЖАЛУЙСТА, роди мне этого ребенка, живи с ним, да живи с кем хочешь, пусть он думает что это его, но главное что я буду знать правду, и ты тоже. Сделай меня счастливым, ведь это в твоей власти. Ты молчала в трубку, может даже плакала, но молчала. Через неделю я узнал что ты сделала АБОРТ.

Следующая.

И я снова стою у окна, снова идет дождь, и где-то ты, по своему счастлива, и где-то я по-своему не счастлив, и все это жизнь. Почему то я думал не долго, единственное раздумье , было по поводу, КАК, но и этот вопрос я решал скоренько. Я сьел их штук сто, или даже больше, сел за бумагу, и написал тебе вот эти строки.

И понятно что всего я уже сказать тебе и не успею и не смогу, но и пускай, тебя я не в чем не обвиняю, и зависла в воздухе как некий аромат, как чувственность в пустоте, одинокая моя фраза, я люблю тебя, но ничего она уже не весит и не стоит, и.

Я посмотрел на мою сказочную писательницу, но она молча передала мне новую пачку писем.

Извини что опять пишу тебе, хоть вроде и умер. Хотя мне это все только кажется, да нет не кажется, я и вправду умер тогда, и где то ТАМ, одна женщина подошла ко мне и сказала, давай я верну тебя домой, и ты примешь другое решение, во всяком случае ты попробуешь.

И вот я снова стою у окна, и снова тот же самый вечер окутал мое сознание, и ты снова позвонила мне, и я бежал к тебе и обнимал и целовал.

Следующая.

Но я был готов к серьезному разговору, я ждал его, и конечно же он состоялся. Мы сидели с тобой за маленьким столиком в кафе, я держал твою руку, смотрел в твои глаза, как же ты мне дорога, как же я тебя люблю, но ты говорила о другом.

-Ты очень мне небезразличен, – говорила ты, – ты мой самый близкий и преданный друг, и я знаю что слово это так режет тебе уши, но прости меня, я не могу быть с тобой, и я не могу родить этого ребенка.

-НЕ будь эгоисткой, я прошу тебя, послушай, почему ты не веришь мне?

-Я не верю никому,– сказала ты

Почему то я думал не долго, единственное раздумье было по поводу КАК, но этот вопрос я решил скоренько.

Следующая.

Я достал небольшой пистолет, купленный с рук накануне, и не думая выстрелил в нее. Но осознание того что же я наделал, пришло буквально через секунду. Я опустился рядом с тобой на колени, обнял тебя и заплакал. И понял, что тоже хочу умереть. Я потянулся было за пистолетом, но был уже скручен кем-то ненавистным мне, и я кричал, отпустите меня, я хочу к ней, но укол в руку успокоил меня.

Следующая салфетка.

И вот я снова стою у окна, здесь мне разрешают думать, иногда дают бумагу и карандаш, и у меня есть возможность писать тебе, моя любимая, моя единственная женщина, врач сказал, что возможно я скоро поправлюсь, лет через сорок он обещал меня выпустить, и тогда я обязательно познакомлю его с тобой, с моей доброй, с моей красивой, с моей женщиной. Ночами я пишу тебе стихи, я очень хочу к тебе, но доктор сказал, что пока не следует принимать таких вот решений, но я все же планирую.

И пишу тебе и люблю тебя, и.

Следующая.

Здравствуй мой дорогой человек, здравствуй отрада моих глаз, смысл моей жизни, моя любовь, и мое проклятье. И снова ОДНА женщина как-то ночью зашла ко мне в палату.

Я,– сказала она, могу снова вернуть тебя назад, но мне хотелось бы, чтобы ты уже начал думать. Куда ты идешь, что ты делаешь, да и вообще кто ты такой? Дорогу в рай не находят за пять минут, сказала она, а дорога в ад порой и широка и легка, и твой выбор, ты идешь, ты и принимаешь решение, так что давай , принимай.

Следующая.

И я снова стою у окна, за окном тихо, и самое больное во всем этом что я все это помню, и первую жизнь и вторую, и вот снова ты звонишь, и возможно я дурак, но я опять бегу к тебе, и обнимаю и целую, и ничего не могу поделать с собой, и пускай я снова отравлюсь, или же убью тебя и сойду с ума, плевать. Все за эту ночь я отдаю сегодня, и свой разум и свою любовь, и всего себя как свою жизнь, ничего уже не значащую. И только эта ночь, и я и ты, и от этой отправной точки я снова начинаю жить, мотор снова набирает обороты, и что-то нежное разливается в животе, и нега двигается вместе с пульсом в крови, и одно дыхание на двоих, и мы тихонечко срастаемся кожей, становимся одним целым, мы любим друг друга, и ангелы завидуют нам.

– Позволь я напишу дальше, а то у тебя опять все закончится через одно место, – запротестовал я. Она же молча, посмотрела мне в глаза и пододвинула ручку. Я быстро начал писать.

И эта ночь закончилась, но не было уже никаких серьезных разговоров. Я просто взял и уехал.

Мне здесь уютно и хорошо, я привязался к местному церковному приходу, хожу на службы, помогаю людям, чем могу.

Кому словом, а кому и делом. Научился гончарному ремеслу, с ребятишками лепим вечерами разные фигурки из глины, я их расписываю и обжигаю, но иногда я все же вспоминаю о тебе.

И здесь я встретил ТУ женщину. Она как-то невзначай возвращала меня к жизни. А здесь она даже не была похожа на волшебницу или святую, она просто улыбалась людям, и мне показалось, что все мы, все кто живет с ней в этом приходе, все живут уже не первую жизнь. И по воле ее, или же кого-то могущественного, опять имеют шанс прожить эту жизнь, ну вот как-то так, не затейливо, для людей не оставляя себе ровным счетом ничего, не накапливая греха в душе, и злобы в сердце, но при всем этом я все же иногда думал о тебе.

– Ну уж нет, – рявкнула недовольно она, – это мой рассказ, и закончится он по-моему.

Она вырвала у меня ручку и принялась писать дальше.

И однажды ты приехала, с тобой была девочка, лет пяти, аккуратные банты, платьице в голубой василек, синие сандалии,– знакомься, сказала ты, это твой папа.