Игорь Шинкаренко - Марго. Мемуары куртизанки

Прежде, чем я продолжу эту главу, я должна была бы перед вами извиниться для того, чтобы избегнуть упрёка в беспорядочном, хаотичном изложении моей истории, и за то, что вольно перемещаю свою историю во времени, позволяя себе описать кое-что, произошедшее со мной после того, прежде чем я прибыла со своим развращённым монахом-сладострастником к мадам Томас. Но вреда от этого немного, и давайте заставим каноника войти, в то время как наша добрая и дородная женщина занимается тем, что фарширует яблоками гуся, которым она хочет его угостить. Условимся, что я по прежнему считаю этого, как впоследствии выяснилось, большого плута, моим спасителем. Когда этот крепко сложенный, лёгкий в движении священник, с ярко рыжей бородой, живыми и пронизывающими глазами, полными огня, золотистые искры из которых заставляли чувствовать приятный зуд внизу живота, тот самый зуд, который невозможно погасить и утешить пальчиками рук.

Мадам Томас прекрасно знала моего нового друга. Она, похоже, была в курсе всех печальных приключений каноника. Бойкий священник не ограничивал своих талантов единственной профессией сборщика пожертвований. Он решил, что недостаточно быть полезным обществу службой в монастыре, и поставил на службу людей свои познания в сексе. Никто не знал, как ему удавалось подготовить свои приятные встречи, преодолевать священные препятствия, избегать бдительность епископального Аргуса, этого многоглазого великана и неусыпного стража, обманывать ревнивых мужей, эмансипировать молодых воспитанниц, и освобождать робких горлиц от тиранической империи отца и матери. Одним словом, брат Алексис был королём сводников, и следовательно, пользовался большим авторитетом среди сильных мира сего.

После обмена вежливостями с той и с другой стороны, мадам Томас оставила нас наедине и отправилась готовить в печи главное блюдо нашего пира. Едва она спустилась на этаж ниже, как монах, без церемоний, впился мне в губы своим жадным ртом и повалил на кровать.

Внезапно мной овладело желание посмотреть на свету его биту, которой от собирался меня пронзить. Может это и странная потребность-рассмотреть его имущество, спрятанное под платьем, но это любопытство заставило меня оказать ему сопротивление, которое, казалось, ещё больше распалило его, поэтому как только он буквально завалил меня на двуспальное ложе, то тут же задрал свою рясу выше своих бёдер, и выстрелил из больших трусов ужасно красивый, жирный, великолепный кусок плоти, грандиозное творение, скорее сделанное, чтобы меблировать королевские брюки, а не отвратительную и грязную ширинку каноника ордена святого Франциска. Ах! Мадам Томас, как и многие другие женщины хотели бы оказаться на вашем месте, чтобы иметь возможность подсмотреть за подобной сценой любви и насладиться таким великолепным экземпляром мужской плоти!

Сама Королева любви и страстей, восхитительная Китира, пожертвовала бы Марсом и Адонисом чтобы иметь возможность наслаждаться столь ценным предметом. Я чувствовала, что это сам Приап со своим вечно эрегированным полуметровым фаллосом вводит его в моё жаждущее тело. Острая боль, которую мне причинило проникновение в моё лоно этого монстра преподобного отца, вырвало у меня из груди такой животный крик, что я испугалась, как бы не забили тревогу по соседству. Тем не менее, боль скоро перешла в наслаждение, и я погрузилась в прелестные агонии, сопровождаемые очаровательными судорогами, которые стали сотрясать моё тело. Как бы я ни хотела, невозможно передать и выразить те ощущения, прелестные обмороки, очаровательное забытьё, невероятные конвульсии, восторг, которые я испытала тогда! Но наше воображение всегда слишком слабо, чтобы окрасить красками то, что мы чувствуем столь сильно. А как передать поразившее тебя наслаждение в самые сладострастные моменты совокупления?

Я подвергалась бы риску задохнуться от нахлынувшего на меня приступа сладострастия и поразившего меня небесного наслаждения, если бы не громкий голос мадам Томас, разговаривающей со своей собакой на лестнице, заставивший нас прервать очередной успешный штурм моей крепости. Для вас не будет трудно, я верю, догадаться, что произошло: мои неумолкающие крики всё-таки грозили переполошить соседей, а излишнее внимание к своей персоне мадам Томас не приветствовала, и поэтому когда гусь поспел, она не преминула нас поднять из нашей растерзанной кровати к столу. После прекрасного совокупления на возлиянии в наши желудки мы не экономили. Между грушей и сыром, брат Алексис вытащил из своей котомки Булонские колбаски и флакон ратафии, ликёра, провизией, которой его снабдили добрые девушки, с которыми он провел разгульную ночь в Неилли. Мадам Томас нашла, что этот ликёр вполне соответствует её вкусу, проглотив в сторонке больше двух третей разом, что мгновенно привело её в доброе расположение духа, а глаза умаслились и завращались в бешеном темпе, как у мартовской кошки при виде кота. Я никогда ещё в жизни не видела, чтобы ратафия вызывала у женщины такой приступ возбуждения в совершенно определённом месте тела. Мадам Томас прямо за столом набросилась на явственно обрисовавшийся при этом выбросе женского возбуждения выступ между ног монаха, и яростно и нежно одновременно. Она обнимала пальцами восставшую дубинку каноника, сжимала её, сосала, кусала, щекотала. В конце концов бедная женщина вызвала у меня жалость, и я решила оставить эту сладкую парочку, чтобы они смогли, наконец, удовлетворить свои мартовские позывы. Я пошла и присела на диванчик в маленькой нише, отделённой от зала простой перегородкой, этакие театральные подмостки. Перегородка была из ткани, в которой я проделала небольшую дырку, и мне было легко видеть, как они маневрировали в своём любовном экстазе под воздействием несравненной ратафии, которая доселе никем не культивировалась, как афродизиак.

Если мой разумный читатель припоминает портрет мадам Томас, что я нарисовала чуть ранее, как копию дородной женщины, занимающуюся в основном кухней, этакая располневшая копия «спящей Анжелики» кисти Рубенса, он оскорбится тем, что брат Алексис принялся ублажать её, забыв такую красавицу, как я. У моей домохозяйки был столь ужасно огромный живот, что не было никакой возможности её атаковать с этой стороны. Даже эталонный детородный орган осла из Бретанской Мирабали не смог бы дотянуться до её истекающей от похоти пещерки… пардон, пещеры. Поэтому нашей горе мяса… и похоти пришлось опереться обеими локтями на постель, уткнуться носом в покрывало, и представить свой огромный зад на обозрение скромному брату-канонику. Распутный францисканец в тот же момент сбросил с нее юбку, подъюбник и задрал рубашку на плечи, в результате чего обнаружились две ослепительной белизны ягодицы необычайного объёма, которые при ближайшем рассмотрении, нужно признаться, доставляли своим видом определённое удовольствие. При виде их священник, закинув полы своей рясы себе на плечи, взял в руку своё ангельское кропило, которым он не так давно меня столь хорошо и щедро обрызгал, и устремил его с невыразимой силой через густую лесную поросль, которая обрамляла промежность вышеупомянутого зада, и очертания которой терялись в зарослях.