Марат Мельник - Адекватность

Нуждающимся.

Знаете, я не раз по себе замечал, когда приходит ночь, человек становится другим. Вполне вероятно, перемены эти столь незначимы, что даже не всякий может распознать их в себе. Мне кажется, ночь заставляет чувствовать себя живим, в то время когда все, пожалуй, спят. От этой мысли я испытываю слегка будоражащее волнение – вероятно, в организме происходят сложные процессы, порой выброс адреналина.

Довольно угнетающая картина. На улице было то самое время суток, когда без часов не разобрать, стемнело ли только или скоро будет светать. Небо было затянуто – об этом можно было легко судить, так как тьма была кромешная. В этих краях при лунном свете или даже просто при ярких звездах не сбиться с пути. Я не уверен, как должным образом назвать эти несколько домов вдоль дороги. Да и разве современный человек смог бы назвать оставшийся след автомобильных колес на земле дорогой? Мне нравится называть эти места деревушкой. Для человека среднего роста открывается одна картина – вокруг лишь бесшумно колышется растительность полей. Где-то вдали пейзаж искажается розовыми горами, да и те находятся, кажется, так далеко, что их не стоит причислять к этим краям…

Сон этот столь сладок,

что я готов был признать свою слабость,

уснув раз – не проснуться,

приняв другую реальность.

Нет нам спасенья, душа оголена –

знаю, сам тому виною я.

Боюсь, мне вещий сон во сне приснился.

Я был уже один, на том же месте во вселенной.

Тревога овладела мною,

И опьяневший чувствами, как от вина,

я знал, я видел свысока –

ночь, теплые огни, туман, стелящийся к утру.

Я слышал звон –

как тот, что людям счастья на санях развозит,

разрезая небо пополам.

Мне он сулил печаль, оттенки страшной грусти.

Что сделал я, как я остался сам?

Всему виною я.

И вот он я – теперь не я. На тех же санях,

я словно новогодний шар, в себе хранящий тайны.

Нас много там, но я один живой –

любил и все еще люблю.

Мое холодное стекло так бережно хранит уютную картинку –

фигурки нас былых, застывшие навеки.

И вновь все как наяву, я знаю точно, я смогу –

забравшись высоко, в преддверьях жизни, я заслужил на смерть лишь.

Я нахожу спасенье –

лишенный сил, я вырываюсь и устремляюсь вниз.

Тишина, покой, я слышу звуки скрипки –

и вот теряются они.

Свободное паденье –

казалось, жизнь была короче;

морозный ветер отрезвляет,

охладевает грудь, спина.

Я знаю, недалеко уже земля –

небо устремляется все прочь от меня.

Вина моя неискупима, лишь там внизу –

земля избавит меня от мук.

Готов, бери, уж вовсе близок я,

уж нет в душе следов тревоги.

Нет, не суметь мне обмануть тебя;

лишь только я поверю в это –

могучая медвежья лапа окажет мне услугу.

Хватает и терзает − мучает меня,

от боли не вымолвлю я больше слова –

того, что подарил мне миг.

Я бы с трудом мог назвать себя ребенком каменных джунглей, но большую часть своей осознанной жизни я провел именно в городе. В памяти лишь смутно всплывают картинки, как будучи детьми, мы с моими братом и сестрой, провели почти все лето у тетушки, маминой сестры. У родителей тогда были финансовые проблемы, им трудно было справиться с тремя детьми, двое с которых были подростками, к тому же на самом пике переходного возраста.

В нашей семье без сомнений обитает любовь, но как в любой нормальной семье ссоры неизбежны, как неизбежны черные полосы в жизни. Тогда это был тот самый период, когда все, казалось, шло не должным образом. Родители решили, что нам может пойти на пользу лето в деревне – свежий воздух, единение с природой, отсутствие городской суеты и нажитых дома проблем. Это были основные аргументы. В чем я уверен точно, это не был повод избавиться от нас, просто на то время это действительно был лучший вариант, и в глубине души каждый это понимал, пусть даже со стороны все выглядело не так перспективно.

Тогда родители вспомнили о дальней родственнице. Пожалуй, все было наоборот, сначала они вспомнили о нашей тетушке, а уже затем появилась мысль отвезти нас к ней. Проблема заключалась в непростых отношениях сестер: моя мама никогда прежде и более не говорила о нашей тетушке Джил подолгу. Ей лишь отводилось должное внимание, которое следует уделять дальним родственникам. Не дальней по счету родственной связи, а по дальности проживания от нашей семьи, к сожалению. Такое внимание предусматривает рождественские открытки, поздравления с днем рождения, днем независимости и не более того.

Отношения двух сестер не были напряженными, просто со временем они отдалились друг от друга, и общие темы и интересы постепенно пропали, как угасла родственная связь. Тетушка осталась в родительском доме, моя мама же уехала к западному побережью, о котором мечтала долгие годы своей молодости.

Семья их жила бедно, содержала небольшой дом, трудились все по хозяйству. Другого выбора практически не было, так как до ближайших даже небольших городков было трудно добираться. Две молодые девушки вечерами строили планы и мечтали о том, как они хотят, чтобы сложилась их жизнь в будущем, однако уехать с дому не позволял ряд мелких проблем, которые в конечном счете сливались в непреодолимую занавес. У семьи не было денег, кто-то должен был помогать по хозяйству, да и чем заниматься в городе без образования, «уж лучше работать на себя в своем доме» (эта фраза звучала все чаще, тем самым теряя к себе расположение домочадцев) – в большей степени все упиралось в финансы, но отчасти мешало чувство долга. Родителям, в первую очередь. Да и всякий раз, когда засыпая, кто-то с детей представлял, как они уедут с дому, они испытывали досаду и даже ностальгию по родным местам.

Мне не известны подробности, но я знаю, что после потери своих родителей – вначале смерти отца, а затем и матери, − две молодые незамужние девушки, двадцати трех и двадцати пяти лет остались одни. И, кажется, они обе понимали, что уедет только одна, слишком велико было чувство долга – кто-то должен был сохранить дом, оставшись в тех местах, где они выросли.

Моя мама покинула родные места, не имея ни гроша, устроилась официанткой, встретила моего будущего отца, успешного бизнесмена, и они создали новую семью. Тетушка Джил же осталась в деревне. Наверное, то самое напряжение или чувство чьей-либо вины, каждый раз повисшее в воздухе, когда речь в нашей семье заходила о тетушке, заставляло мою маму считать себя виноватой в том, что Джил осталась одна. Но как всегда все решили конкретные обстоятельства и конкретное время. На самом деле, Джил могла уехать точно так же, они бы могли справиться со всем вместе, но тогда она встречалась с молодым парнем, отношения с которым стремительно развивались, казалось, в нужном направлении. Потому в случившемся – а в итоге, Джил осталась одна, когда тот самый парень бросил ее, − нельзя винить кого-либо. И все же моя мама знала, что ее сестре тогда требовалась поддержка, которую она была не в состоянии оказать.