Михаил Афинянин - С отрога Геликона

– Вот, видите, – уверенно объяснял Геракл, – вы смеетесь. А что было бы, назовись я сыном Зевса сразу?

– Да, не каждый день нам выпадает такая честь! – обратился Феспий к друзьям, – Надеюсь, никто не возражает, если мы отобедаем сегодня с сыном Зевса?

Снова раздался смех, и снова тот же самый всадник единственным из всех не разделил общего веселья. Геракл заметил это во второй раз, но поддержал, все же, большинство своих новых сотрапезников. Хорошая трапеза – это как раз то, что ему было в этот момент нужно. Феспий посадил его к себе на коня. Так они и ехали к его дому и разговаривали по дороге.

– Так, Геракл, что же такого случилось, что заставило тебя покинуть дом? Амфитриона-то я знаю, его пастух пасет моих коров. Не знал только, что у него есть сын. А пастух этот, он, кажется, откуда-то с Понта.

– Да, верно, пастух наш из кочевников. А случилось, Феспий, то, что я ударил своего учителя, и теперь боюсь гнева отца.

– Хм… да, в самом деле, нехорошо. Чему же учил тебя этот учитель?

– Кифаре.

– Неужто, правда, кифаре? Ты музыкант?

– В том-то и дело, Феспий, что нет. Я – воин.

– Ну, то, что ты воин, это видно… Ладно, поживешь у пока меня, а там посмотрим. Как знать, может, пройдет гнев твоего отца. Сколько лет-то тебе?

– Восемнадцать.

– Охотился когда-нибудь?

– Да, и много. С Амфитрионом ходили.

– Замечательно! Будешь нам помогать. Вон там на Кифероне, – он показал вправо, – как сошел в этом году снег, лев завелся. Дерет наши стада, да и Амфитрионовы тоже.

– Да, я слышал об этом. Но отец говорил, что для меня это слишком опасно.

– Ничего, ты уже не мальчик. Мы договорились с твоим отцом, что охотой занимаюсь я. Но мы уже месяц как почти каждый день за ним рыщем, и все без толку. Ну вот, мы почти приехали. Нравится тебе?

Лошади шли по великолепному оливковому саду Феспия, который к тому же как раз в это время цвел ярко-желтым необыкновенно душистым цветом.

– Да, Феспий! Я остаюсь.

У дома Феспий расстался на короткое время с друзьями. Геракла слуги препроводили в дом. Впрочем, одного из друзей кекропиец попросил задержаться.

– Что Телеф, что-то чует твое вещее сердце?

– Не то что бы… Понимаешь, несколько лет назад мне рассказывал один старый прорицатель из Тиринфа о том, что к нему приносили младенца, в котором он узрел сына бога.

– Хм… Ну что ж, давай принесем жертву и вопросим его. Ну а сам-то ты что думаешь об этом мальчишке?

– Ну телом он – сущий бог, а так… что сказать… мальчишка пока. Ну так и про Зевса говорят, что когда-то, родившись, он кричал так, что куреты вынуждены были заглушать его плач, гремя своими доспехами.

– Согласен. Ладно, Телеф, приходи на обед. А с Гераклом будем потом разбираться.

Отобедав вместе в доме Феспия, остаток дня все провели в отдыхе. Солнце садилось за Геликон и золотило окрестные горы. Когда Феспий вышел в свой сад, золото сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее стало сменяться пурпуром. Неутомимые цикады еще не очнулись от зимнего сна, и поэтому было удивительно тихо. Как всегда осторожный Телеф, попытавшийся, не нарушая тишины, приблизиться к другу, порядком напугал его.

– Ах, это ты, Телеф… А я уж думал, это нимфы затевают со мной игру… – сказал Феспий, продолжая смотреть на багровеющий Киферон.

– Ты что же, боишься нимф, Феспий?

– А ты что, друг мой, хочешь сказать, что видел хоть одну нимфу?

– Нет… видеть, не видел, конечно… Мне кажется, глазами их вообще нельзя увидеть. Их можно только почувствовать…

– Как? Чем?

– Да всем телом… лицом, руками, ногами, всем, к чему ты дашь им прикоснуться.

Фсепий усмехнулся.

– Не знаю, Телеф. Мне в таком случае ближе ласка моих женщин: все так же как ты говоришь, только их еще и видно, – ненадолго наступило молчание. Закат постепенно угасал.

– Впрочем, знаешь, – продолжал Феспий, – мне иногда нравятся твои речи. Хоть я их редко когда понимаю, но в них на все какой-то другой взгляд.

Феспий снова поймал себя на мысли о том, насколько ценен для него Телеф. Ему, да и всем в его небольшом окружении, Телеф казался крайне необычным человеком. Он был и вправду из тех, кого, узнав поближе, многие люди многозначительно произнесли бы про себя: «да… внешность обманчива». Его худое лицо и от природы тонкие руки и ноги производили впечатление болезни. Однако, на деле он был уж точно не слабее среднего фиванского воина и имел к тому же удивительно меткий глаз. Феспий очень рассчитывал на то, что именно его, Телефа, стрела сразит в ближайшие дни киферонского льва. Телеф имел дар прорицателя. Сомнению этого не подвергал никто в окружении Феспия, ему доверяли. Однако, незнакомцу при общении с ним могло бы показаться, что Телеф как будто бы слишком служил богам и почти совсем не заботился о людях. Выражалось это в том, что он был чрезвычайно скуп на проявления чувств, никого никогда и ни в чем не хотел убедить, говорил только самое необходимое. На деле ему представлялось, что долг его – сообщать людям волю богов, и потому все собственные переживания он оставлял при себе в угоду кристальной ясности. А переживал он, быть может, много глубже других, ибо временами не с чужих слов, а сам прикасался к исподней сути вещей, а этого прикосновения, он был убежден, никакими словами передать нельзя было. Повторяя все это в очередной раз у себя в голове, Феспий вспомнил о деле.

– Кстати, Телеф, есть ли что-то о нашем Геракле?

– Да. Собственно, с этим я и пришел.

– Что же ты можешь сказать?

– Все, как я и думал. Геракл и был тем младенцем.

Феспий задумался. Он опустил голову и правой рукой стал потирать свою короткую бороду. Вдруг неожиданно глаза его загорелись.

– Скажи, а тот прорицатель из Тиринфа еще жив? – спросил он у Телефа.

– Не знаю, может жив, может нет. Но знаки настолько ясные, что перепроверять нет надобности.

– Хм… Ладно. Спрошу тебя еще вот что. Как ты думаешь, стоит с ним породниться?

Телеф был изумлен вопросом. Он знал, что боги сходились и раньше со смертными, но делали они это исключительно по своей воле.

– На что ты рассчитываешь, Феспий? Смотри как бы не обернулась эта затея против тебя. Все же, боги нам, смертным, не ровня. В лучшем случае насмешишь людей или дочь сделаешь на всю жизнь несчастной. А в худшем, кто знает, что может быть. Если боги сочтут нужным взять тебя тестем, он сам посватается.

Феспий снова задумался. Эта мысль, мысль о том, чтобы породниться с бессмертным племенем захватила его воображение.

– А какого же бога он сын, этот Геракл?

– Самого владыки Зевса.

– Ну почему же не Эрота? – спросил Феспий с некоторой наигранной досадой. Телеф никак на это не отреагировал.

– Я знаю, – сказал он невозмутимо, – что из всех богов ты выше всех чтишь Эрота. Но Геракл – сын Зевса. Это точно.