Михаил Афинянин - С отрога Геликона

Алкмена рассказывала так, будто переживала сновидение заново. Амфмтрион хотел ее остановить, но как-то почувствовал, что то, что она рассказывает, действительно важно.

– И я вижу, – продолжала Алкмена, – что стрела летит прямо в меня, а деться мне некуда, я в плотном строю и щита нет, и тут я слышу, как мое имя выкрикивает женский голос. Я быстро поворачиваю голову в сторону и тут же назад, но, Амфитрион, этого мгновения достаточно, чтобы понять, что звала меня богиня… Высокая женщина в сияющих доспехах, а в глазах ее.... это трудно описать… ну словно… настоящая небесная синева. Все вокруг будто замирает в то мгновение, пока я смотрю на нее. Амфитрион, этого взгляда не забыть никогда....

– Но Алкмена, в тебя же летит стрела…

– Да-да, – подхватила снова Алкмена, – все происходит на самом деле очень быстро, так быстро я рассказывать не могу. Эта женщина в доспехах бросается мне под ноги и вытягивает вверх руку со щитом, стрела отскакивает со звоном. Она встает и закрывает меня собой, отражая еще несколько стрел. Да, я забыла сказать… Ее щит, он удивительно ярко блестит на солнце.... Когда она позвала меня, я увидела, что с той же стороны, что-то вдруг так ярко блеснуло… Потом я поняла, что это ее щит….

Алкмена замерла на мгновение, будто снова увидела отблеск этого щита – так показалось по крайней мере Амфитриону.

– Так вот, потом тафии сходятся с нашими, и я оказываюсь в самой гуще сражения. Я кричала и закрывала руками голову от страха, только изредка ее поднимая. Ты не представляешь, сколько раз заносились над моей головой тафийские мечи, сколько вражеских копий хотело пронзить меня, но эта женщина была так ловка, что каждый раз успевала меня защитить и сразить того, кто на меня покушался. Потом я заметила, что у нее нет ни меча, ни копья, только щит. Но била она им так, что устоять на ногах не мог никто. Даже когда надо мной вздыбился всадник....

«У тафиев не было конницы,» – мелькнуло в голове у Амфитриона, но его можно было понять – ведь это была его первая битва.

– Даже когда надо мной вздыбился всадник, и я решила, что тут мне пришел конец, она сумела отбросить его вместе с лошадью. Я видела все: как погибли мои братья, как сильно напирали тафии, и казалось, что прийдется укрываться за стенами, как потом наши стали одерживать верх… Я как будто поборола свой страх в какой-то момент, но тут…

Алкмена резко изменилась в лице. Ее настигла очередная схватка, она застонала от боли.

– И тут твоя богиня пропустила удар? – спросил Амфитрион, улыбнувшись, когда Алкмена пришла в себя.

– Откуда ты знаешь? – она прижалась сильнее к мужу.

Он угадал, это было не сложно.

– Послушай, Алкмена, может позовем Эгинету?

– Нет, еще не пора.

В действительности Алкмена чувствовала приближение родов и подозревала, что этой ночью ей скорее всего уже не уснуть. Ей хотелось, однако, оттянуть их, побыть еще и еще немного рядом с Амфитрионом. Она знала, что Эгинета живет рядом, и, в случае чего, быстро придет на помощь.

Предчуствия не обманули дочь Электриона. Через очень короткое время схватки стали регулярными, и хотя сама Алкмена еще сопротивлялась, Амфитрион понял, что медлить больше нельзя.

– Позвать Эгинету! – крикнул он.

За дверью послышались топот и возня. Амфитрион только помог Алкмене перебраться на родильное ложе, которое уже несколько дней стояло приготовленное в их спальне, как у нее отошли воды. Оба они испугались до крайности, Амфитрион засуетился, но на счастье тут подоспела Эгинета. На этот раз она пришла со своей ученицей.

Несмотря на почтенный возраст и небольшой рост эта седовласая и необычно коротко постриженная критянка производила впечатление статной женщины. Во взгляде ее ощущалось достоинство. И было это отнюдь не самодовольство. Эгинета по праву пользовалась всеобщим уважением наравне с лучшими воинами. Прикосновение ее узких ухоженных рук, почти всегда аккуратное и заботливо нежное, но, когда надо, и причиняющее боль, знали многие женщины Тиринфа и даже Микен. Уже одно такое прикосновение было способно вселить в женщину уверенность, словно не Эгинета, а сама богиня Илифия касалась тела роженицы. В обычной жизни Эгинета была вполне обыкновенной кроткой женщиной, но на родах она преображалась: она действительно была будто бы одержима богиней, глаза ее горели, движения пальцев, отработанные за десятилетия, она повторяла всегда безупречно.

– Так, вижу-вижу, – сказала Эгинета, войдя и увидев на ложе мокрое пятно, – поторопился ты, воин. Прикажи, чтобы перестелили ложе и помоги жене встать. Да, еще пусть принесут больше света и откроют ставни.

Амфитрион все послушно исполнил. Ложе перестелили.

– А теперь вот что, Амфитрион. Хоть ты и персеид, царский отпрыск, но дело Илифии не терпит присутствия мужчин.

– Да, Эгинета, это ясно, я сейчас же оставляю вас. В добрый час!

Амфитрион спешно направился к двери, но Эгинета остановила его:

– Амфитрион!

– А?

– Скажешь это малышу, когда родится.

Он пробормотал что-то невнятное второпях. На самом деле он боялся ее взгляда, и почти что выбежал из комнаты. Взгляд критянки в этот момент был действительно страшен.

– Ну вот… – сказала Эгинета, оглядев еще раз опытным взглядом комнату.

Она поддерживала Алкмену, которую надо было немедля положить на вновь убранное ложе.

– Мелитта, раздень ее, – сказала Эгинета ученице.

– Да, Эгинета.

Мелитта сняла с Алкмены мокрый хитон. Они вдвоем медленно и осторожно препроводили ее к родильному ложу и накрыли легким покрывалом.

– Алкмена, когда будет больно, молись Илифии, как я тебя учила, – сказала Эгинета, промакивая ей лоб влажным лоскутком, – а мы с Мелиттой пока помолимся сами. Мы будем здесь, рядом, хорошо?

Только-только начинало светать. Звезды еще ярко горели на небе и одна, та, что ярче всех, что предвещает восход солнца, заглядывала через открытые ставни в комнату. Эгинета вместе с ученицей отошла в сторону. Они поставили на пол одну из лампад, встали на колени, и Эгинета начала:

– О великие боги, о владыка Зевс. Этой ночью новому человеку должно появиться на свет. Человек этот будет служить вам верой и правдой. Помогите же нам!

– О Эрот! – продолжала Мелитта, – Ты, что соединяешь воедино все живое и неживое! Презри на нас и помоги!

– О Афродита! О подательница великих благ! Ты, что связала любовью Алкмену и Амфитриона! Да не оставишь и плод этой любви!

– О Илифия! Наконец и к тебе обращаемся мы, скромные твои служительницы! Мы всегда были верны тебе, укрепи же наш разум и руки и в эту ночь!

С последними словами Мелитты из окна подул прохладный ветерок. Пламя лампады заколебалось и потухло.

– Это… – хотела было воскликнуть ученица, но Эгинета показала ей недвусмысленным знаком, что произносить этого вслух не следует.