Игорь Фурсов - Инспектор вселенных

– «Кто ты, дитя моих детей?»

Пророкотало, как бы сверху, обволакивая меня этим рокотом.

– «Человек»

Удалось мне выпихнуть через саднящее горло. Взгляд старика стал ещё более ироничным, посверкивая искорками веселья. Он кратко взмахнул свободной рукой, и я почувствовал, что обжимающая меня сила куда-то исчезла.

– «Вижу, что не зверь. Как сюда то попал? Сюда живущим ходу нет, в приграничье нави, только ступившим на безвозвратную тропу ход имеется, тропки здесь все к Калинову мосту ведут. Так куда ты собрался идти? Да не проходил ты грань, следа нет на тебе»

– «А я почём знаю. Сам пока ничего не понимаю»

Опять прохрипел я.

– «Эк, как тебя корёжит, ну-ка, садись отрок и рассказывай. Да вот испей воды родниковой, легче станет»

Рядом со мной появился гранитный камень, на котором стоял ковш из бересты, полный холодного яростно полыхающего синего пламени. Я действительно очень хотел пить, но пить пламя, это как-то, по меньшей мере, странно.

– «Пей, отрок, не бойся, легче станет»

Жажда становилась невыносимой, но во мне проснулось упрямство и, хотя, руки сами стали тянуться к ковшу, я усилием воли удержался. Старик довольно хмыкнул и провёл ладонью над ковшом, пламя стало спадать, и в ковше оказалась прозрачная жидкость. Недоверчиво глядя на ковш. Я протянул руку и вот тут испытал ещё один шок, к ковшу тянулась моя собственная рука, того тела что осталось в моей реальности. Быстро оглядев себя, я убедился, что тело точно моё.

– «Здесь можно только в истинном обличии находиться, всё остальное прах, садись на камень, пей и рассказывай»

Я решил, что, наверное, теперь и правда можно попить, взял ковш и сев, глянул на старика, как бы испрашивая разрешения. Старик опять довольно хмыкнул и одобряюще кивнул мне. А будь что будет, решил я и припал к берестяному краю ковша. Холодная, отдающая березовым духом, вода мягкой свежей струёй омыла меня изнутри, как бы вымывая остатки грязи, что я накопил за свою жизнь. На душе вдруг стало светло и чисто, всё что меня ранее мучило, превратилось, в отголоски тяжёлого болезненного сна, уходящего всё дальше и дальше. Сказать, что душа пела, наверное, было бы перебором, но ощущение радостной песни жизни разливалось во мне.

Сам того не понимая, я рассказал старику всю свою жизнь. Наверное, на исповеди так не выворачивают свою душу. Старик молча сидел и слушал меня, пока я рассказывал о своей земной жизни, он только посмеивался, но, когда я стал рассказывать о моментах найма, он потемнел лицом, морщины прорезались ещё глубже, а полыхающая синева его глаз начала жечь не хуже лазерного луча. Я не знаю, сколько времени исповедовался, но всему приходит конец, и я смолк. Старик сидел молча, как бы высматривая что-то внутри себя. Потом, он поднял на меня глаза и стал всматриваться в меня, словно пытался что-то рассмотреть внутри. Странное, скажу я вам ощущение, мне стали чудиться голоса, всплывали какие-то воспоминания, что странно, это были не мои воспоминания. Но что было ещё более странно, в них ощущалась какая-то родственность. Серая пустота вокруг нас начала уплотняться, превращаясь в фигуры мужчин, окружавших нас. Фигуры начали, всё более и более чётко проступать из пустоты, обретая черты. Черты знакомые, малознакомые и совсем незнакомые. Ближняя ко мне фигура, обернулась ко мне лицом, и по сердцу меня резануло, как ножом, на меня смотрел мой умерший семь лет назад отец. За ним я увидел обоих своих дедов. Далее стояли другие, и от каждого исходила доброжелательная волна. Они стояли молча, но внутри меня слышались голоса, голоса тех, кто ушёл за край. Потом они начали стихать. Старик поднялся, глянул на моих предков, потом на меня и произнёс.

– «Твои предки, мои сыновья и внуки, сделали тебе, моему правнуку подарок, с моего разрешения, какой ты поймёшь, когда придёт время. Помни о них, крепок ваш род, и помни, что испытания делают нас только сильнее, не бойся боли, это только закалка души, как клинок закаляют ледяной водой. Так что, терпи и воздастся тебе, терпи и жди. Всё, твоё время здесь истекло, сейчас ты вернёшься»

Всё вокруг опять стало подёргиваться дымкой, постепенно всё более сгущающейся. Такая же дымка начала затягивать моё сознание, гася всё вокруг. Сознание гасло, затягивая меня куда-то и всё.

Глава 4

В себя я пришёл, под аккомпанементы скрипов Ананси и рыканья Сержанта, те собачились между собой, пытаясь, обвинять друг друга, во всех смертных грехах. Я понял, что камнем раздора являлась моя местная тушка, лежавшая посреди этого круга исследований.

– «Проф., вы хоть понимаете, что сделает с нами Герцог, узнав, что его вложение просто приказало долго жить. Чёрт, я даже не знаю какое наказание, он нам придумает. Вы что хотите весь остаток срока проходить как тягловое животное? А если он нас закатает в тело мусорщика падальщика. Проф., очнитесь, давайте что-нибудь делать, Проф.»

Ананси взвился.

– «Я вам что Создатель, возвращать образы, а вы Сержант, должны же были знать, что этот дикарь из себя представляет, могли бы меня предупредить. Нет ну каков, даже генератор сгорел прежде, чем этот ушёл. А проблему повесим на самого дикаря, образа уже нет, поэтому никто не узнает, как я над ним издевался. Ладно, Сержант, давайте уберёмся здесь, да я пойду докладывать Герцогу»

Они оба обернулись ко мне, и застыли как жена Лота. Самое интересное, что боли у меня в теле не было, я глянул на свои руки, н-да, опять лапы носителя, так сказать с возвращением. Затем, эти два чуда вдруг задвигались как наскипидаренные. Мешая друг другу, они рванулись ко мне, Ананси даже запутался в своих щупальцах и рухнул посреди дороги. Естественно ко мне первым до меня добрался Сержант, не прикасаясь ко мне, стал внимательно меня разглядывать.

– «Рекрут»

Прошипела эта орясина.

– «Что это было?»

– «А я почём знаю? Наверное, проклятие, что на меня наложила цыганка, сработало»

Я чувствовал, что не надо говорить, что реально со мной происходило, а поэтому попробовал ответить шуткой.

– «Какое проклятие?»

Просипел Ананси, в конце концов, добравшийся до меня.

– «Что бы я жил долго и мучился, она сказала, что кто попробует меня убить, на того часть проклятия перенесётся. Вот всю жизнь и мучаюсь, вон даже к вам попал, хотя бывало и хуже»

Сказал я, надеясь, что выражение моей морды лица, соответствует здешней конфигурации смущения, всё же лицо-то, не родное, не человеческое. Чёрт я не ожидал такой реакции, Ананси вдруг запереливался всей радугой цветов и растёкся по полу. Сержант огромным прыжком отпрыгнул чуть ли не противоположный угол и начал мерно креститься. Нет, вы себе представляете чужого, накладывающего на себя крестное знамение, пусть даже по-католически. Вот такой сюр. Затем это чудо обратился к Ананси.