Юлия Макарова - Второй попытки не будет

– Нет. Вы многого не знаете, Саша, – совсем тихо произнес Лев Александрович. – Это – СИСТЕМА. А человек, чьи слова так сильно возмутили вас, ее полноправный представитель. Не верьте, что здесь возможно хоть что-то исправить. Хоть я и пытался… Получилось то, что получилось. Это был последний аккорд. К сожалению – грустный…

Пожарский помолчал, молчал и Самарин.

– А вот я отступлю, Саша. Прощайте и не поминайте, как говорится, лихом. Может, когда-нибудь и свидимся. За поддержку спасибо. – Пожарский хотел протянуть строптивому офицеру руку, но передумал – незачем портить карьеру начинающему служащему дипломатической миссии. Даже в пустом коридоре их вполне может кто-нибудь увидеть. – Всего вам самого доброго, Александр Евгеньевич. А я уезжаю.

Молодой человек вопросительно поднял брови. Лев Александрович понял его молчаливый вопрос.

– Я уезжаю в Россию.

Самарин внимательно выслушал его. При последних словах побледнел. И вдруг вытянулся в струнку, щелкнул каблуками и коротко кивнул. И через секунду протянул руку для рукопожатия.

– Удачи вам, Лев Александрович. И поверьте, мне действительно очень жаль…

Они успели разомкнуть ладони, когда в конце коридора распахнулась дверь, и кто-то вышел из кабинета…

…Пожарскому вспомнился этот разговор осенью восемнадцатого. Он сидел в вонючей теплушке, притиснутый одним боком к довольно грязной стенке, а с другого бока к нему плотно прижался какой-то деревенский мужик в зипуне. Напротив Льва Александровича сидела двенадцатилетняя дочь Агния, а на ее руках спал годовалый Артемий. Девочке наверняка было тяжело держать брата, но после смерти матери мальчик не признавал ничьих рук, кроме Агнии. Когда он уснул, отец попробовал взять его к себе, но ребенок тут же проснулся и захныкал. Дожидаться его дальнейшего рева они не стали, девочка коротко глянула на Пожарского, покорно прижала малыша к себе и начала баюкать.

Мужик в зипуне глянул на девчушку, покосился на соседа.

– Дочка?

– Да, – коротко ответил Пожарский. Он, несмотря на свое мастерское владение языком (причем не одним), в последнее время почти им не пользовался. Давая понять мужику, что разговора поддерживать не намерен, отвернулся к окну. Задумался.

Вот тут-то и припомнился почему-то их последний разговор с Самариным. После того, как в дипмиссию прислали нового советника, там начали происходить весьма значимые перемены. Пожалуй, никогда еще так тяжело не работалось людям, хотя состав дипломатического корпуса довольно долго работал почти без изменений. Вновь прибывший человек оказался очень властолюбивым, резким в суждениях и ко всему прочему не очень сильным специалистом. Но у него были связи на самом верху, и он очень умело ими пользовался.

Досталось и Пожарскому. Не в самую первую очередь, но дело дошло и до него. Новый советник начал строить козни против Льва Александровича, явно чувствуя в нем достойного противника. Сначала Пожарский не сдавался и даже пытался дать отпор. Но потом стычки стали все серьезнее, в ход пошли явные притеснения и угрозы. В какой-то момент у Льва Александровича появилась возможность возглавить новый отдел, который собирались открыть в посольстве. Советник пригрозил Пожарскому, что напишет на него «соответствующее письмо» и отправит куда надо. «Боюсь, в таком случае вы не то, что получите новую должность, а как бы вас вообще не проверили как следует…Ну, вы понимаете…»

Бояться проверок Пожарскому не было причин – он всегда работал на совесть. Но ведь он работал не один. Вокруг были люди. И бумаги. Разные люди. И разные бумаги. И ничто не мешало подсунуть какой-нибудь комиссии нечто интересное, после чего Пожарскому вряд ли удастся отмыться набело. Нет, он мог бы, конечно, еще «пободаться», пусть бы на это ушли и время и силы. Может быть, ему бы даже удалось одержать победу. Может быть. Но ему было что терять. Жена ждала ребенка, беременность переносила тяжело, и он просто не мог рисковать ею. Трепать ей нервы, а потом, не дай бог, остаться ни с чем, вылететь, как пробка, с волчьим билетом… Нет, нет и еще раз нет.

И потому, затолкав поглубже свою гордость, Пожарский вернулся с семьей на Родину. В мятежную, бурлящую Россию начала 1917 года…

…Лизанька, дав жизнь Артемке, долго не могла оправиться от родов. Потом вообще заболела и стала таять прямо на глазах. На семью Пожарских свалилось тяжкое горе – потеряв мать и любимую жену, они все осиротели. А тут еще и перемены в стране стали происходить с такой скоростью, что порой некогда было даже предаваться своему горю.

Новости становились все тревожнее, участились нападения и кражи. Когда на соседней улице убили семью известного адвоката, Пожарский решил уехать. Он прекрасно понимал, что милости от новой власти ему ждать не придется. В сочельник их «немного потеснили» – поселили в их квартире еще три семьи, а Пожарских с маленьким ребенком загнали в самую крохотную комнатку рядом с кухней. А потом – семья адвоката…

… И вот теперь они тряслись в этой грязной теплушке неведомо куда. То ли навстречу новой жизни, то ли навстречу своей гибели.

Где вы сейчас, Саша Самарин? Как жаль, что нам пришлось расстаться. И еще очень жаль, что нам не удалось как следует подружиться, на это просто не оставалось времени… А как решительны вы были! Предлагали восстать против несправедливости… Знали бы вы, какая несправедливость творится сейчас здесь!

Пожарский тяжело вздохнул. Этот его вздох не укрылся от соседа. Тот снова глянул на девочку с ребенком и глухо спросил:

– А женка-то где?

– Умерла.

Мужик качнул косматой головой. Потом достал из-за пазухи кисет, потянул за тесемки. Агния покосилась на его заскорузлые пальцы, недовольно свела брови, но ничего не сказала. Крестьянин, однако, заметил этот ее взгляд. Подержал кисет в руках, потом глянул на спящего ребенка. Посопел. И, снова затянув тесьму, спрятал махорку в карман. Девочка благодарно посмотрела на мужика и чуть кивнула головой. В вагоне и так дымили, едкая вонь от самосада давно уже намертво впиталась в одежду и волосы. А тут, надо же, почти благородный жест…

… Им потом еще не раз встретятся на пути разные люди. И среди них будут и такие, как этот деревенский мужик – обычные, но согласные помочь хоть в малом.

Недаром на Руси всегда были благодетели. Благо-детели. Делающие благо, делающие добро. Люди делали добро – в больших и малых дозах, кто как мог.

…Женщина, не взявшая обручального кольца Пожарского, когда он пытался на базаре купить на него кусок хлеба…