Павел Канаев - Волчьи стрелы. Часть первая

– Ну что, бравые мои батыри, на вас уповаю! Указывайте путь через топи! – сказал Белту Джайрану и Гарадесту, когда отряд штурмующих спустился вниз и засел в густых кустарниках у самой кромки болота.

Сверху не переставая свистели стрелы кархарнских лучников, но острожные дружинники на это никак не отвечали, голоса в крепости затихли.

Батыри бросились вперед рьяно и стремительно; брызги так и летели из-под их юфтевых сапог.

– С нами великое Небо! – прокричал Белту.

Встав в полный рост, с ободряющим криком он вскинул к небу свою саблю. Царевич успел сменить убогую пугандскую кольчугу на свой привычный доспех. Над шлемом с золотыми накладками трепетали черные перья, лоб прикрывал козырек, а лицо Белту рассекал опущенный наносник-стрелка. Стальная чешуя с золотой насечкой покрывала его с головы до пят, словно дракона. На плечах поверх пластинчатых прямоугольных наплечников красовались накладки в виде грозных человеческих лиц. К поясу был пристегнут золоченый шестопер – символ высшей власти.

– Вперед, разнесем этот жалкий погост!

Джайран и Гарадест порхали с кочки на кочку, то и дело уходя по колено в трясину, но тут же из нее высвобождаясь. На их поясах дожидались своего часа осадные крючья.

Весь отряд двинулся следом. Десятка два сеяжских наемников, сверкая сталью тяжелых бехтерцев 22, прикрывали себя и тех, кто за ними, наспех сбитыми из заостренных жердин огромными щитами – своеобразным переносным частоколом. Наконец защитники огрызнулись в ответ, точно пробудившись ото сна. Стрелы полетели из бойниц бревенчатой воротной башни и посыпались со стен. Между острыми зубцами могучего тына мельтешили шлемы, кольчуги и панцири. Не добежав самую малость до подножья холма, Джайран рухнул замертво, пронзенный смертоносным каленым жалом в шею. Его бездыханное тело тут же растворилось в мутной жиже, утянутое тяжелой броней.

– Гори в аду, мразь басурманская! – прокричал со стены убивший его стрелок, размахивая своим самострелом 23, но тут же сам пошатнулся и упал со стрелой в глазнице. Быстрый, как заяц, Гаррадест достиг крутого склона и принялся карабкаться по скользким камням.

– Куды полез, таракан? Раздавлю! – раздалось сверху. Как следует размахнувшись, исполинского телосложения молодец скинул вниз валун, который, казалось, был размером с него самого. Камень попал точно в цель, вдавив кусок стального шлема прямо в мозг степняка. Через мгновенье и один из сеяжских наемников отправился к праотцам, сделав неверный шаг. С истошным ревом он бился и рвался на свободу, будто пойманная в сети рыба, но так и погрузился с головой в трясину – лишь булькнул напоследок парой зеленых пузырей.

Тем временем защитников на стене тоже заметно поубавилось: кархарнские лучники отлично знали свое дело. Подобно горстке муравьев с соломиной на спинах, полдюжины кочевников умудрились не только протащить наверх переносной таран, но и подобраться с ним прямо к воротам – дубовым, на мощных петлях. Держа с двух сторон толстое бревно, на конце которого скалилась бронзовая волчья морда, незваные гости принялись «стучаться в двери». Сверху, из щели между стеной башни и бревенчатым заборолом 24, на них хлынул тягучий водопад раскаленной смолы. Нечеловеческие вопли заглушили на мгновенье шум стрел и все остальные крики.

В пылу Владимир и не заметил, как добрался до крепостного тына, да еще и без единой царапины. Опершись спиной, защищенной кольчугой и круглой зерцальной пластиной, на влажные смолистые бревна, он взглянул вниз. Тела убитых рассыпались между серыми глыбами; их кровь бежала ручейками по камням и растворялась в потоках дождевой воды. Штурмующие продолжали лезть по склону. Скошенные стрелами, арбалетными болтами, камнями из пращей, воины падали, дополняя собой эту страшную тропу мертвецов. Между тем многие уже достигли частокола: одни пытались взобраться на стены по осадным лестницам, другие – зацепиться за верхушки бревен стальными крючьями.

Перекрестившись трижды, Владимир поднял над головой большой миндалевидный щит, расписанный яркими орнаментами, и побежал вдоль тына по хребту крутого вала. Сверху летели камни, лились кипяток и смола, шмякались оземь сорвавшиеся воины. Княжич-изгнанник умело обращался с мечом и метко стрелял. Не раз ему приходилось с оружием в руках защищать себя, свою матушку и сестру от лихих людей на лесных дорогах Иррозеи. Но посреди такого ада он очутился впервые.

Вскоре ему как-то удалось взобраться наверх по одной из лестниц. Там, на высокой земляной насыпи, шла упорная борьба. Владимир едва успел отразить страшный удар: изогнутым клевцом 25булавы противник пробил его щит, зацепил, словно крюком, и вырвал из рук. Крепкий зрелый вояка в плоской мисюрке 26с бармицей и толстой кольчуге самодовольно глядел на него, как охотник на угодившего в силки зверя. Недолго думая, Владимир атаковал врага мечом. Но тот умело отбился древком булавы, молниеносно достал из сыромятного голенища сапога засопожный кинжал и всадил его по самую крестовину юнцу в бедро. Взвыв от боли и выронив свой клинок, Владимир опустился на колено.

Неожиданно глаза его застлало что-то теплое и липкое, прямо перед собой он услыхал шлепок, затем – шелест стальных колец. Утерев глаза от крови, он увидел, как вражеский воин распластался на земле, а вокруг его головы медленно растекалось темно-красное пятно.

– Хочешь, чтобы моя драгоценная сестрица так скоро стала вдовой? – с ухмылкой сказал Белту, вытирая саблю о суконную ткань своих шаровар. Носком сапога царевич подкинул Владимиру его меч, после чего снова вонзился в гущу сражения и засверкал, как молнией, своей изогнутой саблей. Однако ранение оказалось настолько тяжелым, что юноша едва сумел подняться. С трудом уложив накинувшегося на него с кистенем 27молодца, он схватился за острые края частокола и повис на них, будто тряпица. Кровь упорно сочилась из его глубокой раны и стекала в сапог. Через мгновенье на него налетел еще один острожный дружинник – каким-то чудом Владимир увернулся от лезвия его двуручного топора, но, споткнувшись, перекувырнулся через зубцы тына и полетел вниз.

***

Боль отпустила, а все вокруг словно растворилось в свинцовой дымке грозовых небес. Исчезли воины, шлемы и доспехи, пропали стены, башни и валы. Стальная броня его вдруг стала легче льняной сорочицы.

– Сынок, соколик мой ненаглядный! – родной и теплый голос раздался четко и ясно.

Владимир повернул голову: над ним заботливо склонилась его любимая матушка – княгиня Ярослава. На бледном лице немолодой, но все еще красивой женщины застыла ласковая улыбка. Мягкой рукой она гладила сына по щеке, едва слышно шелестя синим аксамитом своего роскошного летника 28с агатовыми пуговицами. Над челом ее высился бархатный кокошник 29с жемчужными отворотами, а свободные кисейные рукава в складках перехватывали золотые витые обручи – запястья.