Юрий Низовцев - Правдивые небылицы

Пришли осенним утром к Льву Толстому крестьяне узнать наконец у мудреца: «Торжествует ли правда в мире или торжествует зло?»

Толстой действительно ответил им очень мудро, но несколько туманно: «Не сомневайтесь – правда то, что количество прилично живущих людей растет, хотя, конечно, и зло проявляется в том, что число неприлично живущих людей не уменьшается». С тем они и ушли, не открыв для себя искомую перспективу.

Достоевский на прогулке с Толстым спросил у него: «Лев, меня давно мучает вопрос – Господь настолько благостен, что не может творить зло, и предоставляет всем только благо! А зло, как ты видишь, прет из всех щелей!»

«Дорогой друг, – посмотрев в небо с уважением, ответил Толстой, – всё зависит от распределения. Господь, предоставляя всем только благо, распределяет его так, что благо для одних превращается в зло для других».

Как-то к Льву Толстому явилась целая делегация высокопоставленных чиновников с вопросом; «Какая ценность является основной в нашем обществе? Мы полагаем, – отметили при этом они, – что нет ничего выше власти, за которую борются все изо всех сил, и достигая ее, получают всё возможное в обществе!»

Толстой посмотрел на них с сожалением и произнес: «Если власть есть основная человеческая ценность, то тогда чем отличается обезьяний альфа-самец от любого власть имущего!?»

«Всегда ли благоразумие оправдано?» – Задали вопрос Льву Толстому.

«Отнюдь нет. – Ответил Толстой. – Благоразумие питает надежду на благоприятный исход даже тогда, когда он случится не может».

«Почему благие намерения, как правило, ведут к краху?» – спросили у Льва Толстого любознательные посетители его имения.

«Объяснение тут очевидное, – ответил Толстой. – Каждый человек мечтает прожить свою жизнь как следует, не зная точно, куда следовать».

«Чем отличаются друг от друга глупцы, хитрецы, умники и мудрецы?» – спросили однажды у Льва Толстого.

Он слегка задумался, а потом сказал: «Глупец знание игнорирует, хитрец его продает, умник не представляет, что с ним делать, мудрец же – представляет, но не желает беспокоиться».

«Почему разнообразные дебаты в различных кругах общества редко приводят к позитивному результату?» – спросили у Льва Толстого.

«Люди любят обсуждать то, что толком не знают или знать не могут», – ответил Толстой.

«Почему удачливые люди большей частью так озадачены и озабочены?» – был вопрос Льву Толстому.

«Удачливый человек несчастлив именно потому, что без проблем получает требуемое», заметил Толстой.

«Есть ли смысл в революции? – спросили у Льва Толстого.

«А вы сами посудите, – ответил он, – если лишить богатых имущества – число бедных только увеличится. Если же, напротив, истребить всех бедных, то богатые разорятся без работников, и возникшие бедные снова произведут богатых».

Однажды Максим Горький задал Льву Толстому вопрос: «Неужели невозможно наконец устроить так, чтобы все зажили одинаково хорошо без всяких революций – ведь богатство обременяет, бедность унижает: значит, кажется, надо отдать лишнее или взять недостающее!»

«Видимо, обременение не контактирует с унижением», – грустно отметил Толстой.

Лев Толстой однажды сказал Антону Чехову: «Тебя люблю, а Шекспира – нет!». «Это почему же? – ответствовал Чехов. И продолжил: – Шекспир – признанный гений, а я еще – так себе». «Шекспир сюжеты воровал у других, а мы, скромный друг Антоша, настоящие гении потому, что это у нас сюжеты воруют».

Молодой Чехов был легок в мысли, и Маркса не читал. Поэтому на вопрос любопытствующих об экономике и экономии он ответил так: «Способ разделения людей на бездельников и обслуживающий их персонал называется экономикой; а экономия – это всего лишь временная победа идеи о сбережении того, что надо тратить».

«Можно ли сделать так, чтобы человек не расходовал себя на всякие глупости, а совершал одни полезные деяния?» – спросили у Чехова. «Если бы человек совершал одно полезное, – ответил Чехов, – он бы превратился в муравья».

«Всегда ли приемлема оригинальность?» – спросили у Чехова. «Я полагаю, – ответил он, – что, например, оригинальность во всём есть средняя стадия идиотизма».

«Неправда ли, что без веры мир не устоит?» – спросили однажды у Чехова. «Мир в основном наполнен не любознательными, а скорее озабоченными людьми: им некогда вникать в основы миропорядка, жизненные реалии для собственной пользы они определяют из наблюдений и собственного опыта, а все непонятное в остатке они принимают на веру посредством религии, и вера тем самым является для них своего рода необходимым и успокаивающим эрзацем познания».

«Что произошло бы с вами, если бы вы неожиданно разбогатели? – спросили Чехова. «Я бы тут же загрустил – ведь богатство лишило бы меня прежней беззаботности!»

Чехова попросили объяснить: «Почему раньше перед казнью жертве предоставляли последнее слово?» «В прежние времена люди были любопытнее: им хотелось послушать того, кому больше нет смысла врать», – ответил Чехов.

Писатель и будущий нобелевский лауреат Иван Бунин, насмотревшись на поведение крестьян, которое он описал в своих «деревенских» рассказах, никак не мог понять, отчего же вроде бы не испорченные культурой и образованием крестьяне творят те же безобразия, что и все остальные!? Пошел он к Льву Толстому за разъяснением. Тот ему и говорит: «Мог бы и сам сообразить – тут нет ничего сложного: если человек и старается жить согласно лучшему в нем, то это никак не согласуется с другим его старанием – жить лучше!».

Раз, выпив грамм по 150, Горький и Толстой задумались о человеческой природе: какое всё-таки проявление в ней преобладает. Горький, конечно, процитировал Маркса: ««Человек есть совокупность общественных отношений», что означает преобладание в нем этой совокупности». «Сам, ты, совокупность! – сказал Толстой. – Что делает каждый человек, чтобы не видеть своё поганое нутро? – он всеми силами старается обмануть самого себя! хотя, надо признать, – из-за отношений!».

Однажды Горький в колониальной лавке заметил, что продавец отвернулся в сторону. Он, не будь дураком, по старой памяти стащил пару бубликов и спрятал их за пазуху, чтобы потом вместе с Чеховым употребить при чаепитии. Узнав об этой проделке, Чехов заметил философски: «Ты, Алексей наглядно продемонстрировал, что честность проверяется только вне зоны видимости».

Поспорили однажды Лев Толстой и Владимир Ульянов, кто прав: идеалисты или материалисты? Владимир пробормотал: «Где же без материи угнездиться сознанию!? А Толстой произнес внушительно: «А как же без сознания опробовать материю!?» И они разошлись, оставшись каждый при своем мнении, не догадавшись, что, соединив обе идеи, можно обнаружить взыскуемую истину.