Луковская Владимировна - Княгинины ловы

Дед и бровью не повел, беспечно улыбаясь. Его сильные сучковатые руки тянулись к костру. Вои подали ему ложку.

– От чарки не откажешься?

– От ушицы не откажусь, а чарки не надобно, мне и без чарки свет Божий весел.

И дед, перекрестившись и прошептав молитву, быстро замахал ложкой.

– Значит, ты в Святой Земле был?

– Был, княже.

Вои стали перешептываться: «Заливает, во как заливает!»

– Как же ты попал-то туда?

– Да с Божьей помощью путь не сложен. Дошел до Киева, до Выдубицкой обители. Там со старцами подвизался на Афон.

– Гляди-ка, и на Афоне был?! – слушатели сомневались в словах рассказчика.

Князь бросил на воев укоризненный взгляд, мол, пусть сказывает, но и в его глазах плясали веселые искорки. Он явно не верил страннику.

– Что ж на Афоне?

– Везде Божий свет, – уклончиво сказал старец.

Это вызвало новый взрыв хохота.

– А в Иерусалим-то как попал?

– Где с рыбаками, где вдоль берега пешочком. Где подаяние просил, где на работу подвязывался. Магометане 21 21 Магометане – мусульмане. меня кормили.

– Что ж ты из рук магометан еду принимал?

– Грешно не брать, коли тебе люди милость оказывают. Все мы от одного корня Адамова, под Богом ходим.

– Да ты, дед, еретик.

– Ну, это ты зря, нешто я от Христа отрекаюсь. Правитель тамошний, магометанский, дозволил грекам в Граде Святом жить. Вот я к еллинам и прибился.

– И что никто тебя не тронул там?

– Так кому старик – то нужен, и чего у меня брать? Побывал у Гроба Господня да на Голгофе, где Иисус страдания принял. Землицы святой набрал.

– Ну-ка, покаж, – все с любопытством стали тянуть шеи.

– Так нет ее, тати 22 22 Тати – воры, разбойники. под Черниговом отобрали.

– Что ж тати на землицу соблазнились? – еле – еле сдерживаясь от хохота, выдавил Пахомий.

– Так землица святая, Божия, каждому при себе иметь хочется, а они, грешники – душегубы, пущай берут, мне не жалко, может, к раскаянию та землица их приведет.

– Дед, а ты слонов видел? – спросил один из воев.

– Тьфу ты, я ему про душу, а он мне про слонов, – путник с укоризной покачал головой. – Пойду я, засиделся, спасибо за ушицу, знатная.

– Куда ж ты, дедушка, идешь?

– На полуночь 23 23 Полуночь – север. , княже, в Михайлов скит. Будет время, навести.

– Так ты ж вон на санях сидеть сбираешься 24 24 Сидеть на санях – «стоять одной ногой в могиле», на санях и зимой, и летом перевозили покойников. .

– Ну, тебя-то я дождусь, к тестю на хлеб – соль поедешь, так заходи. Князь помрачнел.

– Значит, дед, больше не увидимся, я к Мстиславу гостить не собираюсь.

– Поедешь. И долго не затягивай, я ведь, сынки, еще Владимира знавал, уж устала земля от меня.

– Какого Владимира, – прыснул Пахомий, – Красно Солнышко?

Хохот раскатистым эхом полетел вдоль реки.

– Эх, зубоскалы, – без злобы сказал старичок, – Мономаха своими глазами видал, вот это князь был, так князь. Не чета нынешним, измельчали нынче князья, за удалью молодецкой ничего-то и нету.

– Но-но, ври да не завирайся, на князей-то хулу городить негоже, – посерьезнел Пахомий. – Чем тебе наши князья не угодили, наш разве не хорош?

Все разом примолкли и протрезвели, ожидая ответа старца. Старичок с видом плотницкого мастера, оглядывающего новенькую ладью, окинул взглядом Димитрия.

– Хорош, лицом красен 25 25 Красен – красив. , очами грозен, ратник славный. А князем добрым научится быть.

Пахомий уже вскочил, чтобы схватить трепача за хламиду, но князь жестом остановил его.

– Кто ж научит меня?

– Так через водимую 26 26 Водимая – жена. свою и научишься.

Тут князь расхохотался, слезы выступили на глазах.

– Ох, повеселил ты меня, старче! Ты подружью-то мою знаешь? Ей и семнадцати нет, чему она меня научить может? Али у меня другая скоро появиться? На грех, дед, подбиваешь. Али ты еще про чего…

И князь опять закатился.

– Ну, что грех, а что не грех, то ты и сам ведаешь, чай не отрок безусый, – впервые обиделся дед. Он быстро перевязывал лыченицы.

– На берег другой давай перевезем, – посерьезнел Димитрий.

– За то спасибо.

Глядя, как лодочка причаливает к северной стороне, Пахомий с раздражением бросил:

– Развелось тут вещунов, шастают по Руси, нелепицы 27 27 Нелепицы – небылицы. травят да людей смущают.

– Негоже мы поступили – чернеца на смех подняли, грех это, – задумчиво произнес Димитрий Первак, он единственный за все время разговора не улыбался, со смирением принимая все слова старца.

– Да с чего ты взял, что он чернец? – с раздражением отозвался Пахомий. – Вон на нем и ризы-то иноческой не было!

– Ветер стих, давай сбираться, – успокаивающе похлопал дружка по плечу князь, на деда он не серчал.

После ночевки на заставе в устье Чернавы ладьи вышли в широкое Бежское озеро. Там, на другом берегу, лежало Заозерское княжество. Тонким клином с запада втиралось оно между землями Чернореченскими и Залесскими. Прежний князь Юрий Заозерский тщетно пытался расширить клин, самонадеянно начав войну с соседями, и быстро получил по зубам и от Мстислава, и от Андрея. С жалобами на обоих ездил к Великому, но ничего не добившись, притих. Вскоре в Бежском княжестве случился мор, соседи тут же решили, что это божье наказание. Спасаясь от смерти, народ стал разбегаться в разные стороны, край обезлюдел. Чтобы не допустить заразу к себе, Андрей велел усилить заставы и организовать сторожи вдоль озера, плывший к восточному берегу народ разворачивали восвояси. Долго потом еще лодки с мертвецами кружили по бежской воде, наводя ужас на осмелившихся выйти на озеро рыбаков.

Побывала костлявая и в тереме Заозерского правителя. От мора у Юрия скончалась жена и три взрослых сына. Сам князь тяжело заболел, но выжил. В подружьи откуда-то с юга он привез молодую деву Улиту, кроткую и тихую. Вскоре она родила ему сына Ростислава. А через три года Юрий внезапно преставился, и Улита преобразилась, показала себя иной: сильной и жесткой. Бояр быстро поставила на место, с неугодными расправилась без колебаний. Вся власть оказалась у нее в руках. Домашняя и богомольная при муже, теперь она устраивала пиры и охоты. Молодые да холостые соседи зачастили в гости. О княгине пошла срамная слава. Обеспокоенный епископ стал требовать от вдовы объяснений. Она написала ему длинное письмо. Что в нем было, никто не ведал, но епископ публично объявил, что княгиня Заозерская неповинна и оклеветана недоброжелателями. На этом все успокоилось. Но приглашения к соседям от имени молодого Ростислава по прежнему приходили, не было грамотицы только князю Чернореченскому. Это его удивляло и обижало, что же он хуже других, али слабее, али беднее. И вот весточка пришла, ну как здесь устоять. Любопытство пересилило, и теперь князь плыл по Бежскому озеру.