Всеволод Липатов - Сказки Безумного Леса

Перечитав много старых летописей и после этого долго шевеля мозгами, во-время очередного жаркого спора, с не менее горячим пуншем, это слово когда-то вспомнил Мягкий Человек, по прозвищу Страшила Мудрый. После этого он еще много чего говорил, но собравшиеся почти ничего не поняли. Мудрый когда-то был Главным Советником Царя, но после интриг хитрых придворных был смещен до Аграрного Советника. А после его обличительных выступлений против Царя на площади перед дворцом был совсем отставлен и позже сослан в дальнюю деревню. Ему еще повезло, интриганы предлагали выдернуть все иголки из его головы, чтобы думал поменьше, но царь смилостивился. Рядом с деревней, Мудрый, построил себе неплохую келью, где тихонько жил и много размышлял о несправедливом устройстве жизни в государстве. Впрочем, иногда приходил навестить старых друзей, делая это тайком. Но об его посещениях знали все, так как обычно это заканчивалось стихийным митингом, порой переходящим в драку между пьяными мужиками. А когда стража все-таки вмешивалась, пытаясь разрядить обстановку, то народ неожиданно объединялся и смело вступал с ними в схватку. Обычно беспорядки заканчивались под утро, когда женам надоедало это безобразие.

Они смело входили в гущу боя, и громко ругаясь, тащили своих разбушевавшихся не на шутку мужей, домой. Главы семейств сначала отчаянно сопротивлялись, а потом покорно брели домой, за очередной порцией неприятностей. А Страшила Мудрый снова надолго замыкался в своей келье, продолжая с грустью размышлять о несовершенстве мира, и ища пути выхода из него. Говорят, он даже начал писать труд «Как обустроить свое царство», но пока его никто не видел. А Коник даже предположил, что Страшила Мудрый таким образом себе цену набивает.

Когда компания, собравшаяся в Лесном уделе, все обсудила, то мало помалу успокоилась. Разговоры вернулись в привычное русло: кто, как и когда вернулся домой, да, что потом делал, как день провел. Посмеялись над Иваном с Коником. Оказывается, вчера, уже под утро, когда самые стойкие пытались разойтись по домам, друзья вместо дома попали в Лукавый Тупичок. В конце этой небольшой улочки, действительно тупика, стояло большое каменное здание. С широким крыльцом, толстыми колоннами, вечерами, ярко освещенное. Здесь, с недавних пор располагался театр «У Буратино». А весь город знал, какая пылкая любовь была у Ивана с панкующей Мальвиной, постоянной, немеркнущей звездой местного театра. У Мальвины был вздорный характер. Она предпочитала дружить со зверями, чем с людьми, и по этому поводу в театральных кругах ходило множество кривотолков. Раз в неделю она перекрашивала волосы: то в синий, то в красный, то в зеленый цвета. На это уже мало кто обращал внимания. Но актрисой она была действительно превосходной, и зрители с удовольствием смотрели ее выступления.

Но когда сгорело старое деревянное здание театра, и Долгоносик, руководитель этого культурного заведения пригрозил Ивану, что если увидит его ближе чем за километр, то подвесит его на крюк, как самую последнюю куклу. Почему приключился пожар, толком никто не знал. Поговаривали, что Иван с Долгоносиком устроили в честь начала новой постановки свое представление, с участием всей труппы актеров и небольшого числа приглашенных, особо приближенных к театру, друзей. Что Иван в пылу любовной борьбы с Мальвиной опрокинул свечу на пол и ковер вспыхнул как летняя трава в засуху. Другие глупо улыбались и доказывали, что вспыхнул огонь от жара его сердца и искр, которые сыпались из глаз Ивана, когда видел Мальвину. Иван же, когда немного улеглись страсти, признался в компании друзей, что театр поджег сам Долгоносик, мол, где-то в театре был очаг, то ли нарисованный на холсте, то ли настоящий, никто толком об этом не знал, а за ним хранилась какая-то тайна, вот он туда и сунул свой длинный нос. Про этот очаг сам Долгоносик как-то раз, по пьяни, ему проболтался. Что же там на самом деле произошло, он не знал, но только Долгоносик ходил несколько дней какой-то ошалелый, сам не свой. Оклемался только когда получил страховку за здание. И сразу же стал строить новый, каменный театр.

Как-то, за кружечкой пива, Иван задумчиво сказал своим друзьям: «но за одну страховку такой домище не построишь. А обстановочка внутри, сами видели, как в царских покоях. Да еще «печь» шестисотую купил, побеленную. А за что он на меня взъелся, честное слово, даже и не догадываюсь».

Друзья тогда обсудили внезапное обогащение вечно нищего Долгоносика, да и забыли. Мало ли откуда у человека лишняя «стружка» появилась. Радоваться за него надо, а не завидовать. Но про тайну очага Иван нет, нет, да и вспоминал, что-то здесь ему не нравилось. Он хотел обсудить свои мысли и догадки с Жуком, но в тот раз начальник стражи его резко оборвал, сказав, что нечего не свое дело лезть. И строго настрого наказал со своими дурацкими вопросами больше ни к кому не приставать:

– Нет у Долгоносика никакой тайны. Была картинка, там какой-то очаг был нарисован, так, мазня несуразная, сам видел. Сгорела она при пожаре, – при этом он почему-то побледнел и настороженно оглянулся. Иван тогда еще сильно удивился, чего такого испугался Жук, всем известный своей безрассудной храбростью. Удивился, но и понял, что действительно надо придержать язык за зубами. Видно на самом деле тут дело нечисто.

Иван внял предостережениям Долгоносика, и перестал появляться в театре. Во всяком случае, его видели только на представлениях и только вместе с женой. Правда, они потом они снова помирились, и Иван еще не раз устраивал там веселые ночные представления. Даже в первый год семейной жизни он частенько туда захаживал, пока после одной не очень удачной шутки, Мальвина, тогда она как раз покрасилась в красный цвет, не капнула о его похождениях жене. Дома Елена устроила ему такой концерт, что потом об этом долго говорил весь город.

К Мальвине Иван с тех пор не ходил. Вернее изредка, после представлений захаживал, но так, чтоб никто не видел. Елена знала о его похождениях, но ничего не говорила. И вот надо же, как на грех, видно действительно хозяин чего-то добавил в пиво, потянуло к старой возлюбленной.

– Интересно, – громко икнув, протянул Коник, – а что же нам Елена ничего сегодня утром не сказала.

– Еще скажет, не волнуйся. Помнишь, как ты в гвардейской конюшне скрывался, когда Ванька нехорошую болезнь от Мальвины подцепил? Так, что твое стойло еще никем не занято, – мрачновато пошутил Жук.

Коник поспешно опустил морду в чашу с пивом, Иван тоже сделал большой глоток из кружки, и постарался перевести разговор в какое-нибудь, более приятное русло. Они очень не любили вспоминать первый год семейной жизни. Тогда весь их привычный жизненный уклад был круто изменен решительной рукой Елены. Жук понял, что шутка вышла очень неудачной, и замолчал, прихлебывая из своей кружки, пуская синеватые клубы дыма. Он о чем-то сильно задумался и не слышал дружеский треп собравшихся.