Марина Дмитриева - Допрос с приСТРАСТием

Папа… Все это время я делала все возможное, чтобы никто из родных, особенно отец, не догадались о том, как несчастен мой брак. Когда мы приходили в гости к родителям, старалась быть веселой, улыбчивой, выглядеть Кристиной Калашниковой, а не бледной ее тенью. Боялась, что папа или мама обо всем догадаются, поймут о моем вранье насчет "большой любви, долго зревшей в душе", о которой я не решалась никому поведать и которой "не смогла противиться". "Долго зрела" только похоть Роберта Евгеньевича. Еще с подросткового возраста ощущала на себе его липкие, нескромные взгляды.

– Доченька, как ты?

У папы грустные глаза.

– Все хорошо.

– Разве в этом месте может быть хорошо?

Как ни странно, здесь намного лучше, чем последние пять лет моей жизни. Особенно после того, как я узнала, что дело об убийстве Роберта Евгеньевича ведет Карпов. Пусть Володя сейчас очень зол на меня и смотрит презрительно, пусть! Главное, что я теперь хотя бы изредка могу им любоваться!

– Нормально, пап, жить можно. Только очень скучно в одиночной камере. Я думаю попросить, чтобы меня перевели в общую.

Может быть, среди тюремных разговоров других несчастных женщин, я реже буду вспоминать свое вынужденное замужество и перестану ощущать себя израненной птицей, которую всю истыкали прутьями золотой клетки.

– Нет, Кристи, – в глазах отца появился страх, – ты жена крупного начальника полиции, это может быть опасно. Люди, которые сюда попадают, ненавидят тех, кто находится по другую сторону закона. А уж про зависть людскую вообще молчу.

Отчего-то совершенно не страшно, я и так уже вся переломанная. Вряд ли мне будет больнее, чем тогда, когда я, уходя, вырывала вместе с сердцем свою любовь. Или когда муж, подтащив меня к горящему камину, выжигал той самой кочергой, которой его убили, татуировку на моем плече – маленькую рыбку, сделанную в честь большого старшего лейтенанта Карпова. «У моей жены не должно быть татуировок на теле, ты же не зечка какая-нибудь!»

– Доченька, – отец понизил голос, – скажи, зачем ты это сделала? Вы ведь хорошо жили с Робертом?

Папины глаза смотрели с надеждой. Он наверняка подозревал, несмотря на мою игру, что не все так ладно "в датском королевстве". Ведь старые друзья должны догадываться о повадках друг друга. Я понимаю папу, он хочет развеять свои сомнения и не чувствовать себя виноватым. Но у меня нет больше сил жертвовать собой, для того чтобы все другие жили спокойно и сыто.

– Папа, – тоже понизила голос, чтобы рядом сидящие случайно не расслышали, о чем мы беседуем, – будь готов к тому, что все узнают…

Не договорила, но отец меня понял, его глаза потрясенно расширились…

– Дочка, прости….

Подняла вверх руку, призывая его остановиться в своей покаянной речи. Телефоны ведь могут прослушивать. Да и в конце концов, это было прежде всего мое решение.

– А главное, папа, я не убивала Роберта Евгеньевича.

– Почему ты не хочешь поговорить с адвокатом? Он лучший в нашем городе по уголовным делам…

– Потому что твой хваленый адвокат вместо того, чтобы сосредоточиться на доказательстве моей невиновности, хочет выдать меня за умалишенную.

– Ты его в самом деле не убивала? – в голосе отца звучало сомнение.

Если даже папа мне не верит, то что можно говорить обо всех остальных…

– Папа, если бы я решила с ним расправиться, то сделала бы это намного раньше.

Отец кивнул, соглашаясь с моими словами, однако сомнение все равно читалось на его лице. Но продолжать дальше расспросы он, слава богу, не стал.

– Доченька, у меня еще одна неприятная новость. Воспользовавшись отсутствием хозяев, ваш дом обокрали. Ты не представляешь, что они там устроили, даже обои зачем-то сорвали.

Вот оно. Не я одна мечтала выбраться из липкой паутины Роберта Евгеньевича.

– Мы с мамой там немного прибрались, но вообще, конечно, ужас, придется делать ремонт.

ГЛАВА 6

– Как ведет себя подозреваемая? – спросил я у приятеля, когда мы шли по коридору следственного изолятора.

– Тихая, книжки все читает. Знаешь, что меня удивило? Она попросилась в общую камеру.

Мозг отказывался представить эту картину – Кристина Калашникова, точнее Швец, и обыкновенные зечки вокруг. Вот уж поистине «от тюрьмы да от сумы не зарекаются».

– Как думаешь, удовлетворить ее просьбу? – посоветовался со мной хороший знакомый и одновременно заместитель руководителя данного учреждения Кравцов Александр Григорьевич.

– Не думаю, что это хорошая идея. Она ведь не обыкновенная подозреваемая, муж кучу людей пересажал, вдруг кто-то решит отомстить или поиздеваться над богачкой. Огласка может получиться – мама не горюй. А чья голова полетит первой?!

Сашка кивнул, соглашаясь с моими словами.

– Правильно, твоя.

Впрочем, не только забота о дружке была причиной моих слов. Черт, она, конечно, гребаная лживая сучка, но я не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Ведь я тогда любого сгрызу…

– Вон та камера, – показал Сашка в сторону серой, судя по всему, железной, двери. – Она уже там.

Сердце тревожно забилось, в животе все пошло завязываться узлами. Кристи, моя Кристи. Веревки из меня вьет, гадина! Тело начало ломать в предчувствии новой дозы наркотика.

– Когда нужно будет увести подозреваемую, звякнешь.

– Хорошо, Саш, спасибо тебе.

– Не за что, вот ключи от камеры и наручников, вдруг понадобятся, – подмигнул мне Кравцов и удалился.

Как же эта сука на меня действует, даже дверь трудно открыть – от волнения руки дрожат.

Кристи стояла у маленького деревянного столика. Черт возьми, какая она красивая! Ей бы в кино сниматься в роли роковых красоток, ради улыбочек которых мужики готовы хоть в огонь, хоть в воду, даже звездочку с неба достать.

– Ты… – произнесла она вмиг побелевшими губами.

Ничего, скоро я верну им краски, так зацелую, закусаю, что будут неделю гореть! Кажется, наша встреча Кристину тоже не оставила спокойной. И это приятно осознавать, даже если ее неравнодушие вылилось бледностью. Боишься меня, изменница? Правильно, бойся!

– Я, Кристи. А ты не рада меня видеть?

Она так странно глянула. Ах, как она глянула. Словно кол вонзила в грудину. А потом закусила губы, будто боясь сказать что-нибудь лишнее. Все внутри, да и снаружи тоже, встало дыбом от осознания ее присутствия. Я сейчас сдохну, если не прикоснусь к ней. Нет, Вова, нет, ты же не юнец четырнадцатилетний! Держи себя в руках, держи себя в теле, не рвись к ней каждой своей клеткой!

– Решил взять показания в более неформальной обстановке, тебе ведь не понравилась моя официальность в прошлый раз.

– Не понравилась, – тихонько согласилась она.

– Видишь, Кристи, я готов сделать все, чтобы тебе было комфортно.