Иван Аршинин - Ренессанс

Чайник щелкнул, давая знак, что можно наливать. Положив пакетик фруктового чая и ложку сахара, я начал лить кипяток. Ароматные пары стали подниматься и достигли моего носа, чай пах превосходно. Это один из моих любимых, со вкусом цитруса. Вообще я бы тоннами поглощал апельсины или мандарины, но вот не задача, у меня на них аллергия, поэтому даже и пары штук нельзя.

Дождь на улице, видимо, пошел. Об этом давали знать капли, которые стучали по железному карнизу за окном. Даже через закрытые окна было хорошо их слышно.

Дождь медленно и величаво поглощал каждый сантиметр открытой земли и заставлял людей в спешке открывать зонты или прятаться под навесами, что были неподалеку. Солнца совсем не было видно, хотя с самого утра сквозь непроглядные облака еще пробивались лучи.

Я вышел в коридор и побрел в комнату с горячей чашкой чая в руке. Меня часто преследуют призраки прошлого, возможно, это происходит только в моей голове, и на самом деле я их не вижу, но сейчас могу утверждать обратное. Возможно, это просто не очень яркое воспоминание. Сейчас я вижу слегка в дымке маму, которая занята домашними делами, отец, который только что приехал с работы и идет переодеваться, сестра, которая бегает со своими куклами и весело машет руками. Когда они проходят, они оставляют след, размытый, словно, сквозь кривое стекло смотришь на мир. Я даже слышу их голоса, скорее всего тоже не очень яркое воспоминание, но я их слышу.

Иногда бывает, что я просыпаюсь среди ночи и вижу их над собой, стоящими и смотрящими на меня, но как только я тряхну головой, они пропадают, словно по мановению волшебной палочки. Иногда я пробуждаюсь от их голосов, которые звучно заполняют всю квартиру.

Почему я еще живу тут? А почему я должен съезжать? Причин, конечно, наберется много. Я больше плачу за площадь, меня преследуют призраки прошлого, кто бы не продал? Но только не я. Тут я жил с родителями, тут остались их вещи, я даже зубные щетки не выкинул, они также и стоят в общем стаканчике в ванной. Комнаты вообще остались полностью нетронутыми, как их убрала мама несколько лет назад. Я бы рад не менять ничего в кухне и у себя в комнате, но это не возможно. Но при этом, я стал делать все так, как делала она. Сейчас я продал бы душу за то, чтобы попрощаться с ними в тот день, когда они уезжали или даже отговорить. Тут нет, конечно, моей вины, но я чувствую, что что-то не сделал.

В то утро, когда они поехали, я пришел домой поздно и пьяный. Мне хватило сил лишь добраться до дивана и улечься на него, поэтому ни о каком прощании речи быть и не могло, я свою руку поднять не мог. И я забылся сном до глубокого вечера. Даже не просыпался, когда сотовый разрывался от звонков, чтобы сообщить мне дурные вести.

Проснувшись, я обнаружил заботливо стоящий тазик у меня на полу, это, видимо, на случай если потянет блевать и записку с маминым аккуратно выведенным почерком:

"Сын, мы очень недовольны тем, в каком состоянии ты сегодня пришел. Отец уехал в дурном настроении, а твоя сестра все спрашивала, не заболел ли ты. Учти, по нашему приезду домой, мы с тобой очень серьезно поговорим, меня начинает это сердить.

Твои проблемы с алкоголем не дают нам с отцом покоя.

Люблю, целую. Мама."

Это последнее обращение ее ко мне, пусть и в виде записки. Которая, к слову, до сих пор лежит у нее в комнате, уже покрывшись слоем пыли. Я в их комнаты редко захожу, они большую часть времени закрыты, и меня не тянет туда, если только очень редко.

После этого я еще долго пил и запивал свое горе литрами алкоголя в одиночку, проблем с алкоголем у меня хватало всегда, а потом как доской по голове дали. Я понял, что стоит жить дальше, я ведь живой, и не думаю, что мама с папой хотели бы меня видеть, литрами поглощающим горькую жидкость. Но сейчас это уже совсем неважно, прошло уже порядком много времени. Я живу дальше.

Раздался телефонный звонок, я быстро подлетел к своему сотовому. Звонил мой начальник.

Мне совсем не хотелось брать трубку. Мне не очень нравился данный человек, он был какой-то напыщенный, много болтал, причем под большей частью его слов скрывалась пустота. Только зря воздух сотрясал. Конечно, спасибо ему за то, что взял меня к себе на работу без образования, но от этого моя неприязнь к нему не исчезла. Он много сквернословил и высказывал пошлые шутки налево и направо. Ему было все равно с кем шутить, будь это коллеги или просто друзья.

Я шумно вдохнул воздух, но все же, пришлось ответить. Наверное, он хочет узнать о том, что случилось сегодня лично от меня.

Разговор сложился как всегда не лучшим образом, сначала пустые речи не по делу, а потом пара остроумных, как ему казалось, шуток. Я объяснил все как есть и посоветовал посмотреть запись с камеры номер восемь. Естественно он пытался вызвать меня на работу, но я нашел ряд причин, чтобы не ехать.

Я решил попить чаю на ночь и налил себе полную чашку обжигающе горячего напитка. Я бродил по квартире в полной темноте, время уже было позднее. Я посмотрел на часы, половина двенадцатого ночи. Подойдя к окну в кухне, я стал смотреть на город. Все тихо, единственным движением было одинокое подъехавшее такси, которое высадило пассажира, но человек который вылез из машины никуда не шел, он потоптался еще минуты три на месте, а затем, развернулся и ушел.

Весь последующий день я маялся ерундой. Интереса у меня ничего не вызывало.

В течение своих выходных я вспоминал о произошедшем на работе инциденте. Интересно, как там бедняга, угораздило же сунуть свой член не туда.

Завтра как приду со смены, я сразу же хочу съездить на кладбище. Я там бываю очень редко, я не из тех людей, которые думают, что если они рядом с могилой, значит, ближе к тем людям, которых любят. Для меня это все наоборот, когда я там, я ощущаю всю мощь своего одиночества и то, как они от меня далеко. Я уже давно перестал плакать, когда приезжаю к ним на кладбище. Я просто молча стою и смотрю на потертые памятники с выгравированными именами.

Моя поездка на кладбище выдалась как раз на последнее воскресенье лета, и осенняя погода начала давать о себе знать. Дожди стали идти чаще, но не ливни, а просто мелкий моросящий дождик, который почти не видишь, но чувствуешь, когда он падает на лицо. Деревья начали отдавать золотом. Очередное лето подошло к своему неизбежному концу. Асфальт всегда мокрый, на улице пахнет сыростью, а веселые лица людей, слегка утомленных жарким летним солнцем, сменились на более хмурые. Теперь на улицах не играет музыка, которая доносилась из открытых настежь окон и летних кафе, открытых повсеместно. Теперь лишь шум машин и ветра в ушах. Теперь солнце скрыто за толстым слоем свинцовых облаков и не пропускает прямых солнечных лучей.