Юлия Черкасова - Эридан. Рассказы

– Познакомишь меня с П.? Ты обещал.

– Разумеется. Пойдём?

***

Она должна была встретить нас у терминала, но там никого нет, – никого, кроме толпы местных жителей, признавших во мне иностранную туристку.

– Белладонна! – кричат они наперебой. – Такси! Сити тур! Апатментс!

– Почему они предлагают мне бешеную ягоду? – изумляюсь я. – У меня что-то не так с выражением лица?

– Напротив, это комплимент. Впрочем, не обольщайся, они это всем говорят. Истинная bellezza – в твоей сумочке. Увы, здесь туго с работой – их можно понять.

Проезжая часть предпортовой улицы, точно горлышко непочатой бутылки с терпким Неро Д’авола, забита малолитражками – чтобы попасть на противоположную сторону, нужно уметь разгадывать лабиринты. Я с детства люблю их, потому, усадив Декабрь к себе на плечо, быстро просачиваюсь сквозь горлышко. Мне немного боязно. Декабрь смеется.

– Ты чего так напряглась? Принцип Парето здесь не действует.

***

Пыльные тротуары пестрят разбросанным повсюду мусором – мы свернули на via Butera и идём в сторону центра. От пыли слезятся глаза и чешется нос – кажется, меня атакует приступ аллергии.

– Может, зайдём в кафе и подождём её там? На корабле ужасный кофе – я до сих пор ещё сплю.

– Давай, – соглашается он. – Возьми мне капучино.

Я посмотрела на часы. Десять утра. До полудня здесь можно пить кофе с молоком.

***

Мы делаем заказ, присаживаемся за столик у окна крошечной кондитерской и разглядываем прохожих. Декабрю скучно сидеть просто так – он начинает хулиганить исподтишка. Кроны деревьев вздрагивают, а официантка, которая спешит к нам с подносом, придерживает пальцем счёт, готовый вот-вот вспорхнуть бабочкой и улететь в небо.

– Спасибо, – говорю я по-русски.

Её улыбка кажется безнадёжной. Мне становится грустно. Декабрь смотрит на меня и мягко обнимает за плечи – а после встряхивает.

– Отставить меланхолию! Чего глаза на мокром месте? Давай-ка взбодрись, глотни кофе, скушай тарталетку, – уговаривает он меня.

Кофе действительно бодрит. На миг мне кажется, что я заблудилась. Потерялась в пространстве и очнулась в каком-то странном пыльном месте, где меня не должно быть. Я снова – Кевин Маккалистер.

– Разве так бывает? – спрашиваю я.

– Что тебе не нравится?

– Заброшенность.

– Где ты умудрилась её найти здесь? – мой спутник кивает в сторону театра Массимо.

Площадь Верди кишит азиатскими туристами – я так и не научилась различать корейцев, японцев и китайцев. Впрочем, у последних – ленинский прищур и симпатичные лица. С расстояния сложно оценить их привлекательность – складывается впечатление, что по ступеням вверх-вниз лазают чёрно-жёлтые осы. На их фоне группа итальянских школьников кажется горсткой лесных муравьев. Где-то там затерялись и мои соотечественники – с яркими крылами и раскатистыми голосами. Никто не смотрит на архитектурный шедевр – все поглощены селфи.

– Забавно, – говорю я. – Быть туристом теперь означает – видеть мир через объектив смартфона. Когда-то у странников были посохи, теперь – палки селфи. На смену орудиям защиты приходят орудия демонстрации себя… И ведь я не лучше!

– У тебя фотоаппарат, – напоминает Декабрь, – профессиональный.

– И что? Я купила профессиональную камеру… для чего?! Думаешь, для того, чтобы поймать луч солнца, уходящего за горизонт? Капли воды на чаячьих лапах? Кучевые облака, окружившие солнечный диск стайкой белоснежных цыплят? Нет!

– Нет?!

– Нет. Знаешь, для чего?! – теперь я громко хохочу. – Для того, чтобы цифровая камера не искажала моё лицо! Моё лицо на фоне таких же оперных театров. Словно всё это было построено, создано, вылеплено, разбросано, запущено – исключительно для того, чтобы моё лицо нашло для себя интересный фон. Подумать только!

– Но это же лучше, чем ковёр? – баянит мой собеседник, и я надолго замолкаю.

После убираю фотоаппарат в кофр и наглухо застегиваю молнию.

***

Теперь я вижу её. Она стоит прямо по направлению моего взгляда и внимательно изучает меня. Декабрь ей знаком, а я – нет. Мы хором здороваемся – все трое – и она садится за наш столик.

У неё пышные золотистые кудри и мягкое бледное лицо с глазами чайного цвета, под которыми пролегли усталые тени. Она требовательно смотрит на нас, и я протягиваю ей меню.

– Пожалуй, я не откажусь от джелато кон бриош.

Я понимаю прямой намёк и машу официантке. «Мороженое в булочке? – переспрашивает та, – две порции?». Я, стыдясь своего дурного произношения, торопливо киваю головой.

Пока я разглядываю наряд незнакомки, та едва заметно улыбается. Она одета во что-то празднично-элегантное, но старомодное – родом из бабушкиного сундука. Кажется, теперь это называется винтаж. Бархатная юбка пыльного шафранового оттенка, блуза цвета слоновой кости с многочисленными рюшами на воротнике-жабо, и старинное ожерелье из камней, обрамлённых витым червленым серебром. В этом нет ни малейшего намёка на подиумность, шик или повседневность, ставшие привычными для нас.

П. многозначительно молчит. Вместе с ней молчу и я – у нас с ней одно уныние на двоих. В этот момент радостным выглядит только декабрь – но, кажется, здесь он всегда выглядит радостным. Официантка приносит заказ. Когда П., поднимает руку, чтобы принять свою порцию джелато, я вижу на её блузе рваную прореху – точно под мышкой. Она даже не пытается прикрыться, и с невозмутимым видом трогает ложечкой десерт.

Я рассматриваю кружева на её груди – кое-где они покрыты бурыми пятнами, которые так въелись в ткань, что не отстирать. У локтя красуется заплатка, а бархат местами потёрся – хорошо, что не до дыр. Я понимаю, что её одежда не глажена.

Она замечает это и равнодушно говорит:

– Утюг сломался, и денег нет, чтобы купить новый. Этот bastardo отбирает всё…

– Bastardo ? – удивляюсь я, думая, что она имеет в виду непутёвого отпрыска. – Я и не знала, что у вас есть сын.

– Если бы! – П. демонстрирует жест, значение которого мне сложно определить; наверное, это досада.

Декабрь наклоняется к моему уху и шепчет:

– Это её сожитель. Пьёт из неё все соки. Посмотри, до чего довёл. Иногда даже поколачивает – но сейчас реже, силы уже не те.

– Куда же смотрит полиция?

Она слышит моё последнее восклицание и догадывается, о чём мы перешёптываемся с Декабрём.

– А что полиция? – вмешивается она. – У него там родственники. Я могу хоть сотню заявлений написать – всё бестолку!

– Как же так? – сокрушаюсь я. – Вы ведь такая красивая… Вы достойны лучшего.

П. отворачивается. Я успеваю увидеть слёзы, блеснувшие в её глазах. Мой спутник, пытаясь утешить, ласково треплет ей волосы – макушки деревьев качаются и шумят листвой.