Елена Семёнова - Не уклоняюсь!

– За всех офицеров и солдат, которые долгу и чести не изменяли, несмотря ни на что, за всех верных! – добавил Булыгин, поднимаясь грузно.

От выпитого коньяка размяк несколько комок нервов, внутри собравшийся, и даже висок долбить перестало почти. Вспомнилась жена Люба, с которой недавно серебряную свадьбу отмечали (а дотянуть бы до золотой – вот, погуляли бы!), дочери: Шурочка, младшая, из которой, Бог даст, хорошая художница выйдет, и старшая, Маруся, недавно вышедшая замуж и теперь нянчившая сына, его, Булыгина, внука. Всю жизнь мечтал Георгий Дмитриевич о сыне, но не случилось: теперь хоть с внуком бы повозиться. Да когда тут… С войной этой… Последний раз видел Матвейку, когда он только сидеть научился и первые слова сказать пытался… А с тех пор уж сколько времени прошло! Последний раз говорил с женой днями: рассказывала, что внук уже ходит, первые свои слова произносит… А он-то всё это пропустил опять! Как пропустил первые шаги обеих дочерей. Тогда тоже война была. Афганская. Любаша о нём в ту пору месяцами не знала ничего. Только приедет кто-нибудь из сослуживцев, передаст короткое: «Люблю. Береги девочек. Скоро вернусь!» – и всё! Приезжал Булыгин из командировок, усталый, ожесточённый – и неслись ему навстречу, друг друга обгоняя Маруся с Шурочкой: «Папа! Папа!» И разом камень с души сваливался: здравствуй, дом родной, тыл мой надёжный! А теперь вернёшься – внук, пади, деда и не признает. Да и дочурки уже не выскочат встречать. Взрослые стали, сдержанные. Свои дела у них, о которых отцу и не рассказывают. Маруся о своём замужестве сообщила за несколько дней до оного. Просто перед фактом поставила. Заодно, между делом, как о чём-то мало значительном, обмолвилась, что беременная… Не равён час и младшая сюрприз преподнесёт. А она и ещё более непутёвая… Сорви-голова, а не девчонка… И не подступишься к ним, не подойдёшь, как раньше. И поговорить не получается. Говорят они на своём каком-то языке, что и не поймёшь, о чём, о ком… Выросли дочери, а Булыгин и не заметил… Вот, и внук теперь без него растёт… И жаль было того генералу, и хотелось приехать домой, внука на руки схватить, расцеловать в щёки румяные… Он-то в отличие от дочерей не забурчит: «Щетина колючая!» Вот, подрастёт: поедут они на дачу, будут вместе на рыбалку ходить, за грибами… Тогда уж и пенсия как раз… Служить-то всего три года осталось… Вот, тогда и зажить с Любашей на даче! На земле поработать! На звёзды посмотреть! Как давно мечтали… Ведь он родился в деревне. И родители его, и деды-прадеды – все крестьянами были… А Булыгин, в тяжёлый военный 43-й на свет появившийся, выбрал первым, кажется, в роду, военную стезю. А только всю жизнь потом тянуло его к земле. Даже и в этом бандитском логове, на поля, взрывами разрытые, глядя, горевал генерал: на них бы хлеб растить, а не воевать…

Задребезжал противно телефон. Булыгин убрал фляжку, снял трубку и знаком велел Трифонову остаться, гаркнул приветственно:

– Генерал Булыгин слушает!

…Ах, ещё беда на нашу голову! Делегацию Совета Европы чёрт к нам несёт. Принимай, Георгий Дмитриевич! В гробу он всех этих господ лощёных видел… Пускают ещё козлов в огород… Тьфу ты, Господи! И что ж за позорище такое нескончаемое?..

Хроника

Январь 2000-го года. На встрече с делегацией ПАСЕ В. Путин поддерживает идею лорда Рассела-Джонстона о желательноти присутствия международных наблюдателей в Чечне.

Цитата

«…Масштаб российского военного вмешательства в Чечне не может быть оправдан как чистая антитеррористическая операция. Комитет, полностью осуждая террористические акты и попрание прав человека и международных гуманитарных законов, совершённых чеченскими бойцами , осуждает максимально жёстким образом ( выделено мной – Е.С. ) непропорциональное использование силы российскими федеральными войсками…» Из заключения юридического комитета Совета Европы, представленное депутатом от ФРГ Рудольфом Биндигом.

Цитата

«Нужно любого русского, который попадет в руки, резать и топтать. И получать от этого удовольствие…» Аслан Масхадов. Февраль 2000.

«Вот ведь смотрит…» – почти с раздражением подумал Жаров, в которой раз ловя на себе тяжёлый взгляд плотного, невысокого генерала, утиравшего платком похожую на бильярдный шар лысину. «Принесла вас, дармоедов, сюда нелёгкая, будьте вы неладны!» – читалось в хмуром генеральском взгляде. И Жаров вполне понимал чувства генерала. И даже в большой мере разделял их. Но, чёрт возьми, мог бы и Булыгин понять… Можно подумать, что по своей воле приехал сюда Жаров, исключительно для собственного удовольствия и потехи! Можно подумать, что это он всей этой европейской швали и нашим «общечеловекам» разрешил здесь околачиваться, надзирать и мешать работе военных! Сам бы на порог не пустил…

Но не понимал этого Булыгин. Или не хотел понимать? Понимать и нужды не было…

«Притащил сюда этих мерзавцев на мою голову!»

Да не тащил же! У вас своя работа, у меня – своя! Вы своё дело делаете, товарищ генерал, а я – своё!

«Недело делаешь! И на чёрта вас, дармоедов, выбирают?..»

Да ведь я сам с вами солидарен! Да ведь я же в душе на вашей стороне! Да ведь я этих господ всех так же как и вы в гробу да в тапочках белых видел!

«Сидите там в своей Думе, избраннички, слуги народные, и народ объедаете, и законы принимаете такие, что головы вам поотрывать и то мало будет…»

Да не я ж их принимал!

«Сидите там все… Сытые, благополучные, холёные… Умные речи говорите! А вы бы сюда! На передовую бы! А издалека рассуждать – завсегда просто! И плевать вам, умникам, на нас, в грязи, крови и свинце который месяц утопающих!»

Ничего из этого не говорил генерал вслух. Но все эти несказанные, а из души рвущиеся слова, как в книге с крупным шрифтом, читал Жаров в его взгляде и мысленно же оправдывался… А почему, собственно, вообще, должен он оправдываться? Не он затеял войну эту, и «надсмотрщиков» не он приглашал… А всё равно будто бы виноват чем-то…

«Вы же – власть! Что ж ни хрена не сделаете-то?! Только языком мелете…»

Какая власть? Да раз мандат есть, значит, уж и власть… Держи ответ! Какой толк от тебя? А перед генералом Булыгиным ответ и вовсе невозможно держать. Боевой генерал! Герой! А депутат, каких бы убеждений не был, всё равно перед ним «отдельной личностью» будет. Сколько не говори депутат, а воз с места не сдвинется… И какой прок? И какая ответственность?

Да разве Жарову по нраву это? Он бы с охотой как раз ответственность взял. Не боялся он её никогда, искал себе дела настоящего. И мандат ему нужен был лишь для того, чтобы делу подспорьем быть. И были же дела! С 90-х годов не было такой точки горячей на карте бывшего Союза, где бы не побывал Юрий Викторович Жаров. И удавалось, удавалось же иной раз добиться каких-то подвижек, помочь конкретным людям, пленных освободить… Доводилось и самому в передрягах разных бывать… Но кого обманывать? Тот ли это масштаб? Масштаб явно мал был… Точно знал про себя Жаров, что мог бы он куда больше сделать, и своего звёздного часа ждал, да всё не приходил он… Где-то наверху тасовали причудливую колоду, но упорно извлекали из неё сплошь карты ничтожные, а то и джокеров просто, которых в колоде оказывалось отчего-то слишком много, что явственно говорило о том, что тасуют её шулера, и эти-то карты делали игру, а жаровская карта продолжала лежать в колоде… А, может, и в колоде не было её? Ведь если колода в руках у шулера, то все карты в ней – краплёные… Шулер извлекает лишь нужные для себя карты, и до той поры, пока это так, игру будут делать шестёрки и джокеры… И карты масти пик… И честной игры не будет, и ставки наши биты будут всегда…