Нестор Черных - Параллель. Повесть

Дальнейшие действия нашего проводника меня, мягко говоря, насторожили, а гопов привели в дикий восторг. Дюк торопливо и очень плотно приматывал Виреску к дереву.

– Давно пора, братишка!

– Решился, наконец?

– Чур, я следующий!

– Лариску до кучи вяжи, веселей будет.

– Ага, смотри вон, хмурная напостой.

Лариса затравленно смотрела на гопов, готовая то ли разрыдаться, то ли сорваться с места и убежать. У меня в животе нехорошо зашевелилось. На спине висит связка клинков, можно было бы достать один. Но что дальше? Пригрозить? А толку? Рубить головы за наглость и плохое воспитание тоже как-то не то. К счастью, вмешался Дюк.

– А ну заткнулись, бандерлоги! Сейчас накроет, и чтоб сидели все ровно на пятой точке.

Бандерлоги притихли. Дюк обвёл их тяжёлым взглядом и обратился к Виреске:

– Нормально?

По её виду нельзя было сказать, что она взволнована. Пошевелила плечами, проверяя надёжность узлов, сдержанно кивнула. Дюк в ответ одобрительно кивнул и перебрался к дереву, у которого сел я.

– Вот-вот начнётся. Но ты не боись, я рядом.

Ответить я не успел. Нет, открыл рот, и, кажется, начал даже что-то говорить, но кто-то прикрутил громкость. Воздух загустел, и то ли от наступившей тишины, то ли от невидимого обруча, что сдавил мою голову, тонко зазвенело в ушах.

Меня схватили за правую руку и куда-то потянули. Я отлепился от дерева, оно нехотя, с чавканьем отпустило меня. Очень сильно захотелось спать, прилечь на эту гостеприимную, мягкую и такую родную землю и лежать …

Хлёсткая пощёчина вернула к реальности. Только теперь понял, что после последних слов Дюка я на какое-то время перестал воспринимать происходящее вокруг.

Затуманенными глазами посмотрел на встающего с корточек Дюка. Виреска сматывала верёвку. Гена вместе со своими корешами метался вокруг проводника и, размахивая руками, что-то кричал. Понадобилось несколько секунд, чтобы унять шум в ушах и плывущее в глазах изображение.

– Ты, козлина, говори, как домой попасть

– Никак.

Степан повернулся ко мне, дёрнул за рукав Гену и Рому. Гена скосился на проводника, затем резво подскочил ко мне и коротким тычком ударил по левой скуле. Боли я не почувствовал, лишь толчок. Я всё ещё не понимал, что происходит, и когда с меня сняли связку мечей, снова сел и продолжил смотреть. Троица вооружилась и наставила клинки на Дюка. Он лениво встал, повернулся к ним лицом и скрестил руки на груди. Усталым скучающим голосом поинтересовался:

– И что же вам надо?

– Отвечай, как домой попасть.

– Я уже сказал: никак.

– Врёшь, падла!

– По-твоему, я тут добровольно?

Скептично-насмешливый тон разозлил Гену, он замахнулся, но застыл с поднятым мечом.

– Говори!

– Спрашивай.

– Тут ещё люди есть?

– Есть.

– Где?

– В разных местах.

– Где?!!

– Есть там, – Дюк указал себе за спину, – а есть и там, откуда мы пришли. Куда ни пойди, рано или поздно наткнёшься.

– Ну всё, мы пойдём сами, и только попробуй нас остановить. И оружие мы с собой заберём.

– Да на здоровье.

Троица после недолгого промедления попятилась, бросая недобрые взгляды на оставшихся.

Дюк поставил меня на ноги и заново перевязал связку, оставив один меч с ножнами в стороне, после чего закинул её мне через плечо. Помахал у меня перед глазами рукой, пощёлкал пальцами.

– Слышишь?

– Да, – ответил я.

– Идти можешь?

– Да.

Он поднял оружие и протянул Виреске. Взяла спокойно, но не повесила на пояс, просто осталась стоять с ним в руке. Дюк обернулся ко мне и мотнул головой:

– Ну, пошли тогда.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Ещё на входе в Ветра всё пошло не совсем так, как рассчитывал. Вместо этих трёх имбецилов, навстречу предкам отправились старик и женщина. Валентина вовремя выдернул, но он слишком долго приходил в себя. Его легко обезоружили эти трое и ушли обратно. Вечером откололся и Валентин. Расклеился из-за того, что я утихомирил какого-то пьяницу на постоялом дворе у Захара. Теперь придётся тащить на себе больше барахла.

Лениво прожужжал звонок. Затем ещё раз, и ещё, обретая уже беспокойные нотки. Нетерпеливо постучали в дверь и, не дождавшись ответа, дёрнули за ручку. Оказалось – не заперто. В прихожую ворвалась бурлящая жизнь в лице симпатичной краснощёкой девушки с тающими снежинками в искусственно завитых золотистых волосах. Молодая особа быстро сбила остатки снега с меховых сапожек, скинула оные в угол, небрежно бросила куртку на вешалку и понеслась на кухню с двумя пакетами в руках.

– Ты про замки хоть раз слышала? – больше с беспокойством, нежели негодуя, проворчала золотовласая. Ира сидела на кухне, в окружении ведёрок с красками, – И что с твоей головой?

– Как бы ты тогда вошла? – проигнорировав последний вопрос, ответила Ирина.

– А если бы какой-нибудь наркоман по этажу шастал?

Девушка на полу поморщилась, вдохнула, будто готовясь выпалить какую-то колкость, но неожиданно ласково произнесла:

– Я же знала, что ты придёшь. Давай, Маша, иди сюда.

Мария окончательно успокоилась, села на расстеленные газеты рядом со своей близняшкой и обхватила её обеими руками. Прижалась щекой к холодному плечу.

– Ну, как ты?

– Лучше не бывает, – ответила Ира, доливая в большое чёрное ведро белую краску, стараясь, впрочем, не разбить сестринских объятий, – вот, занятие себе нашла.

– Почему не звонишь?

Дежурный вопрос, на который всегда находились разные ответы. На этот раз оказалось, что телефонный баланс был пуст. Мария не стала напоминать, что он автоматически пополняется с семейного счёта, лишь с лёгким укором поинтересовалась о следующем:

– А почему не отвечаешь? Ты же знаешь, мама с папой всегда у меня спрашивают, и волнуются.

– Знаю, – с грустью ответила Ира.

Отложила кисть, которой помешивала краску, и погладила родную и тёплую руку на своём плече.

Это был… хороший день. Были шутки, обсуждение последних новостей, был разбор пакетов с продуктами, затем завтрак, совместно приготовленный. Сёстры вместе закрашивали старые рисунки, хотя Мария долго протестовала. Серой краской да по единорогу?! – кощунство! Потом заплетали друг другу косички – для такого случая не жалко было даже истраченных денег и часов в парикмахерской. Опять совместное и весёлое стояние у плиты, ранний ужин. Очень ранний. Как только бледный солнечный диск коснулся горизонта, Мария начала собираться.

Она крепко обняла на прощание сестру и потребовала, чтобы та заперла за ней дверь. Уже на улице обернулась и посмотрела на крайний балкон верхнего этажа. Ирина стояла в одной лишь футболке, обняв себя за плечи. Провожает взглядом. А теперь машет, и даже не спешит уходить в тёпло. Мария подумала, что это хороший знак. Появился даже порыв отложить все завтрашние дела и прийти снова, а не через неделю, как обычно, но… нет, нельзя. Неизвестно почему, но так могло стать – и обязательно становилось – только хуже. На редкие визиты сестры Ира реагировала тепло, но если посещения учащались, появлялся подозрительно-насмешливый тон, а немногим позже – и обвинения в гиперопеке и порывах тотального контроля со стороны родни. Обвинения эти были шутливыми, но отдавали морозом, как и пронзительный взгляд больной сестры. Да-да, Мария считала свою сестру не иначе, как больной, и никакие типы в белых халатах не могли изменить такого мнения своими витиеватыми и скользкими речами. Что-то там про период реабилитации? – бред! До тех пор, пока сестра будет сторониться родителей и разговаривать по ночам с тенью шкафа, Мария не изменит своего мнения. Но ведь… этот день прошёл хорошо, правда? В это очень хотелось верить.