Сергей Савельев - Нищета мозга

Попробуем рассмотреть события развития гоминид не с позиций становления государственности или экономики, а с точки зрения эволюции мозга. Может быть, этот подход позволит ответить на несколько элементарных вопросов нашей истории и биологического становления современного человека.

Во-первых, было бы полезно узнать причины и механизмы четырёхкратного увеличения размеров нашего мозга всего за 5 млн лет.

Во-вторых, совершенно непонятны источники происхождения рассудочного мышления, которое, на первый взгляд, противоречит всей истории биологической эволюции человечества.

В-третьих, необходимо поискать смысл в бесконечном самоистреблении при избытке свободного пространства неосвоенной планеты и наличии первых признаков здравомыслия.

Ответ на первый вопрос кроется в названии этой главы книги, но требует некоторого пояснения и анализа действующих механизмов. Как уже подчёркивалось, гарантией превращения праздных и похотливых пожирателей райских деликатесов в прогрессивное человечество было полное непонимание собственного развития. По загадочной причине мы потратили колоссальные средства и огромные усилия для изучения тайн природы и общества, но никогда всерьёз не занимались исследованием собственного мозга. Создаётся впечатление, что человечество не интересовалось субстратом своего поведения из опасений получить неприятные результаты. Только в СССР довели дело до конца, что и позволило решить проблему природы изменчивости и гениальности (Савельев, 2012). Однако причины парадоксальной эволюции мозга человека всегда оставались вне интересов адекватных исследователей. В большинстве случаев специальные работы завершались однотипными мудрствованиями на тему повышения церебрализации и воспитательной роли социального развития.

Хроническое незнание мозга и непонимание механизмов его развития привело к выдумыванию руководящей роли внешних трансцендентных сил, а затем и к изобретению социально-трудовой эволюции в рамках смены общественно-политических формаций. Отрицание своей биологической сущности и нежелание объективной самооценки всегда с успехом культивировались как отдельными людьми, так и целыми народами. Большинство самовлюблённых и ограниченных потомков обезьян не может допустить, что какие-либо естественные процессы могли стать причиной их драгоценного появления.

Обезьянье самомнение прекрасно подтверждает популярное утверждение о нашем божественном или инопланетном происхождении. Простодушных обывателей лучше всего привлекают сказки о высшем существе, которое, как папа Карло, строгает или лепит похожего на себя Буратино. Это возвышает нас над природой и отделяет от диких зверей. Сходной привлекательностью обладают идеи инопланетного моделирования человека и вера в межгалактический оплодотворитель для осуществления вселенской панспермии. Биологическая природа популярности этих идей вполне понятна. Каждая такая идея в конечном счёте подчёркивает исключительность человека, что повышает его самомнение и утешает мозг. По этой же причине скромное предположение о том, что движущей силой эволюции человеческого мозга мог стать самоотбор, не вызывает ни духовной радости, ни рассудочной поддержки. Искусственный отбор человечества пока выглядит странноватой идеей. При первом взгляде на это утверждение не совсем ясно, кто, кого и как отбирал. Если верховный селекционер отсутствовал, то его роль должен был кто-то исполнять. Это также кажется маловероятным, поскольку, как утверждалось выше, никто не понимал того, что происходит. Попробуем провести аналогию, сравнив искусственный отбор человека с выведением пород домашних животных.

Человек относительно недавно приручил собак (около 30 — 40 тыс. лет назад), намного позднее — коз (8 — 10 тыс. лет), коров (8 — 9 тыс. лет) и лошадей (6,5 — 7,5 тыс. лет). После приручения мы начали интенсивный отбор домашних животных по необходимым свойствам. В одном случае нам требовался большой размер животного, в другом — его выносливость или длина шерсти, а в третьем — скорость роста. Кроме соматических характеристик, наших предков в собаках привлекали поведенческие особенности. У одних собак культивировали хорошее обоняние, у других — скорость движения, у третьих — охранные или охотничьи навыки. Специализация отбора домашних собак по характеристикам рецепторных систем и поведению очень роднит их эволюционную историю с нашим собственным искусственным отбором. Комичность ситуации состоит в том, что, прежде чем начать выводить породы собак, мы потренировались на себе. По сути дела, всего за 5 млн лет в результате интенсивного искусственного отбора нам удалось последовательно вывести несколько пород сообразительных социальных приматов. Некоторые неудачные породы были поглощены или просто съедены прямыми предками современных людей. Наш гуманизм не пострадал только потому, что мы занимались этим делом бессознательно, невольно следуя общим законам эволюции.

Попробуем рассмотреть источники изменчивости гоминидного биологического материала в момент начала искусственного отбора. К концу райского периода к обычной соматической изменчивости любого вида позвоночных добавился полиморфизм головного мозга, который сохранился у современных человекообразных обезьян (Савельев, 2010). Средние различия в размерах мозга внутри каждого из трёх видов составляют от 30 до 90 %. Вполне понятно, что в результате 6 — 7 млн лет адаптивной эволюции у шимпанзе, орангутанов и горилл эта изменчивость несколько снизилась по сравнению с эпохой выхода из райского периода. Таким образом, первым источником изменчивости была масса мозга, которая могла индивидуально или популяционно различаться в 1,5 — 2 раза. Следует подчеркнуть, что изучение цитоархитектонических особенностей полей и подполей коры большого мозга человекообразных обезьян показало, что их изменчивость очень велика. Отдельные особи могут отличаться друг от друга по размерам специализированных полей и подполей мозга более чем в 2 раза.

Такая изменчивость позволяет даже среди близко-родственных особей получать гигантское разнообразие вариантов адаптивного поведения. С одной стороны, это отличное эволюционное свойство мозга, повышающее вероятность появления наиболее приспособленной особи при любых изменениях сообщества и окружающей среды. С другой стороны, это потенциальный внутрисемейный кошмар, происходящий из реальной возможности возникновения колоссальных различий в организации мозга родителей и детей, дедов и внуков.

Эта структурная изменчивость является субстратом для врождённых и социальных инстинктов, что бесконечно отдаляет друг от друга ближайших родственников. Изменчивость мозга усиливалась многообразием соматических форм ранних австралопитеков, которая была наследием бесконтрольного райского периода. По-видимому, именно это соматическое многообразие смущает антропологов при построении генеалогического древа человечества.