Хью Раффлз - Инсектопедия

«Шаньдунцы не осмеливаются отправлять своих сверчков в бой», – продолжает женщина тоном, который вполне соответствует дискриминации, наблюдаемой нами вокруг. Она энергичная, и откровенная, и щедрая: приглашает нас угоститься ее обедом, дарит мне сувенирный горшок для сверчка, огорчается, что от сверчка впридачу я отказываюсь, охотно вводит нас в курс дела и не слушается своего раздражительного мужа, сколько бы раз он ни поднимал голову от своих воинов, чтобы рыкнуть в нашем направлении. Она разглагольствует о своих соседях – шаньдунских торговцах. «Они продают своих сверчков как полных новичков в боях», – говорит она, а потом так небрежно, что я чуть не пропускаю это мимо ушей и усваиваю только благодаря проворству Майкла и яростной реакции ее мужа, она говорит нам, что сверчки циркулируют по рынку, не сдерживаемые никакими социальными и политическими разграничениями. Она поясняет, что сверчки переходят не только от торговца к покупателю, но и, без предвзятости, от торговца к торговцу, от шанхайца к шаньдунцу, а от шаньдунца к шанхайцу. И, пока сверчки перемещаются по этому пространству в людской толчее, они растут в цене и даже восстанавливают ее после снижения; они рождаются заново: проигравшие становятся необстрелянными бойцами, дешевые сверчки – претендентами на чемпионские титулы; меняется их характер, их история, их идентичность. Caveat emptor [3] покупатель остерегается ( англ .). .

Но как занятно и даже воодушевляюще, что политика расовых различий, столь конкретно выраженная – как на диаграмме – в этом четко дифференцированном пространстве рынка, столь четко (и чересчур четко: оказалось, что это игра с двойным блефом) соответствующая социальным ожиданиям, не только выражает удручающую логику социума, но и служит методом коммерции, порождающим кипучую сеть кросс-секторальных зависимостей и солидарностей. И эта мысль вновь вернула меня к насекомым, благодаря которым всё это возможно: они заперты в своих горшках, перемещаются, в сущности, наподобие рабов, как движимое имущество, путешествуют с лотка на лоток, от одной зазывной речи торговца к другой, описывая круги, пересекая границы и завязывая новые связи, обретая новые биографии и новую жизнь, поневоле минимизирующие убытки своих поработителей, поневоле соучаствующие в своем умерщвлении.

В городе у счастливых времен нет своего средоточия: они царят повсюду, где есть сверчки. На перекрестках в рабочих районах мужчины толкаются вокруг арен, наблюдая за сражениями.

В газетах бои сверчков – это высокая культура и дно общества, элитарные спонсоры и полицейские облавы. Счастливые времена вдыхают жизнь в игорные дома, дают начало культурным мероприятиям и районным турнирам. Оживают магазинчики, где продаются всяческие принадлежности для сверчков – замысловатые приспособления, которые нужны всякому бойцовому сверчку и его тренеру: крохотные миски для пищи и воды (возможно, наборы с четко подобранными изображениями буддистских божеств), деревянные коробки для пересадки сверчков, «свадебные ящики», где помещаются один самец и одна самка, разнообразные кисточки из травы или мышиных усов, шарики из утиного пуха (для подталкивания сверчков), крохотные металлические лопаты с длинными ручками или другие приспособления для уборки, большие деревянные ящики-переноски, пипетки, весы (с гирями и электронные), руководства, специальный корм и лекарства и, разумеется, широчайший ассортимент горшков: попадаются старинные (частенько поддельные) и новые, в основном глиняные, но есть и фарфоровые, маленькие и большие, с надписями, с девизами, с целыми историями, сувенирные – в память об особых событиях в мире сверчков, с изящными картинками и без отделки.

Счастливые времена наступили вновь. Пока они тянутся, деньги текут рекой, люди путешествуют, а насекомые циркулируют. Это время богатых возможностей, «окно», когда реализуются многочисленные проекты и жизнь многих людей меняется. Период кипучий, но недлинный. Короткий, как жизнь половозрелого сверчка.

Увидим ли мы до моего отъезда из Шанхая, как игроки делают ставки на боях сверчков? Мы наблюдали за их боями в музее Мастера Фана и видели, как торговцы «испытывают» их на рынке Ваньшан и в других местах. Но мне уже начало казаться, что это какой-то «Гамлет» без принца. Азартные игры и сверчки связаны сколько помнит история, с самого начала, разве не так? Цзя Сыдао писал для своих друзей-игроков, верно? А цай цзи – название сверчков на шанхайском диалекте – дословно означает «получать богатство», верно? И ведь именно благодаря азартным играм существуют рынки, именно благодаря азарту бои сверчков не уходят в прошлое, когда столь много других элементов так называемой традиционной культуры исчезает, так? Ведь именно азарт придает драйв этим коммерческим операциям и нашим разговорам?

Мастер Фан, отнюдь не поборник высокой морали, тут со мной не согласился. Он сказал: азартные игры унижают достоинство боев сверчков. И еще: игроки по большей части ничего не понимают в сверчках и мало ими интересуются, с тем же успехом они могли бы делать ставки на партии в маджонг или футбольные матчи.

Не только опыт придавал словам Мастера Фана авторитетный вес. В его тоне убедительно сочетались пуризм (его ригоризм знатока) и энтузиазм (он бесхитростно обожал самих сверчков и провоцируемые ими драмы). И всё же в отсутствии азартных игр ощущалось что-то надуманное. Хотя эта тема якобы игнорировалась из принципа, в разговорах у арены она непременно всплывала. Казалось, что для тренеров и зрителей – если и не для самих сверчков – эти бои без ставок были только репетициями. Но, возможно, так казалось просто потому, что такова была фаза сезона. Через две недели, когда турнир в Цибао дошел до последнего тура, во дворе музея десятки, если не сотни, человек смотрели бои по видеосвязи; а сейчас, когда я пишу эти строки, я вспоминаю господина Чжана, с которым бродил в субботу по рынкам сверчков: он рассказывал, как в начале ХХ века его дядя устраивал бои сверчков ради чести, а не ради денег, как в те времена тренеры чемпионов гордились завоеванными красными галстуками и как, продолжал господин Чжан, рисуя панораму всего столетия, бои сверчков сделались крупным денежным делом только после реформ Дэн Сяопина, когда у людей завелись лишние деньги. Впрочем, даже в Цибао было трудно принуждать людей к нравственной безупречности: трудно было вообразить, что где-то потихоньку не принимаются ставки. В музее беседовали исключительно об игре (победителях и проигравших, чемпионах и ставках), и Мастер Фан увлеченно сплетничал наравне со всеми остальными. Даже он признал, что, когда делаются ставки, бои становятся еще более захватывающими: появляется привкус страсти, одержимости.