Хью Раффлз - Инсектопедия

Когда я читаю эти мысли в буклете альбома «Хаос и зарождающийся разум пруда», я начинаю понимать, что звуковой пейзаж – нечто большее, чем запись, и даже нечто большее, чем композиция. Это также метод исследования, который легко вытекает из принципа цельности. Звуковой пейзаж находит свой кусок мира как целого. В этом смысле он совершенно не похож на научные исследования, которые начинают свой поиск с изоляции отдельных элементов. Это другой метод, и, что неудивительно, он дает другие результаты.

На поверхность всплывает что-то другое. Не будем оставаться глухими к его музыке.

«Долгое время этого было достаточно», – сказал мне Дэвид Данн. Он сочинял звуковые пейзажи, чтобы научить свою аудиторию чувствовать акустику природного мира, чтобы стимулировать восстановление древних, утраченных способов восприятия и наладить более тесные отношения с другими живыми существами. Но климатические изменения заодно изменили и это. Умирающие леса с новой актуальностью поставили вопрос об ответственности. Как и многие люди, оказавшиеся в гуще бедствия и среди его последствий, он обнаружил, что испытывает желание сделать что-то эффективное, что-то, как он выразился, что «ослабит мое собственное ощущение трагедии и уныния».

Вымирание пиньонов не было аномальным явлением. Поскольку в последние десятилетия климатические пояса сдвинулись, насекомые мигрируют вместе с ними. Проворные, многочисленные и поразительно легко приспосабливающиеся к новым условиям, жуки, комары, клещи и другие извлекли выгоду из новой обстановки и расширенных границ ареалов; результаты феерические. Одно из хорошо известных последствий – появление болезней, распространяемых насекомыми, на неожиданных широтах и долготах (болезнь Лайма в Швеции и Чехии; лихорадка Западного Нила в США и Канаде; лихорадка денге забралась на север аж до Техаса; малярия на нагорьях Восточной Африки) [457]. Другое последствие – беспрецедентное обезлесение, которое ударило по северным лесам Сибири, Аляски и Канады, хвойным лесам юго-запада США и лесам умеренного климатического пояса на Среднем Западе и северо-востоке США.

Детали разнятся, но динамика устоялась. Столкнувшись с региональным ростом зимних и летних температур, уменьшением количества осадков и сокращением длительности морозов, растения и насекомые теперь идут «не в ногу», хотя развивались совместно в течение тысячелетий. Как правило, животные приспосабливаются к новым условиям гораздо быстрее, чем деревья. Жуки развиваются ускоренно: больше едят, быстрее растут (некоторые виды достигают половой зрелости через год, а не через два), быстрее размножаются и дольше живут. Их численность колоссально увеличивается.

Те же самые условия – повышенная температура воздуха и сокращение осадков – создают стресс для деревьев. Когда засуха усиливается, обмен веществ у деревьев нарушается, их защитные механизмы ослабевают. Их традиционная стратегия – миграция популяций из жарких климатических поясов, поколение за поколением, – попросту слишком медлительна.

Век вывихнул сустав. Лес идет вразнос. Деревья терпят поражение задолго до того, как им удается сбежать в места, менее гостеприимные к насекомым.

В результате – долгий список катастроф. С начала девяностых годов ХХ века еловые короеды погубили северные леса на Аляске на площади 4,4 миллиона акров. В тот же период лубоед сосны горной обосновался на тридцати трех миллионах акров леса в Британской Колумбии и причинил серьезный ущерб в Монтане, на севере Колорадо и на юге Вайоминга. Долгосрочные прогнозы – не менее апокалиптические. Согласно одному из сценариев, всю Северную Америку охватит нашествие короедов, которые хлынут из Британской Колумбии на полуостров Лабрадор, а также направятся на юг, в леса восточного Техаса [458].

Дэвид и его соавтор, физик из Калифорнийского университета Джеймс Кратчфилд, специалист по нелинейным сложным системам, называют механизм, который здесь действует, «десинхронизацией паттернов биотического развития» [459]. Они исследуют его в новом проекте, который вообразили благодаря логике звукового пейзажа, – научном исследовании, состоящем в симбиозе со «Звуком света в деревьях», которое не столько рассматривает климатические изменения, сколько вслушивается в них.

На протяжении нескольких десятилетий в исследованиях поведения насекомых тон задавала химическая экология – исследование воздействия химических стимулов на экологическое взаимодействие. В своем интереснейшем рассказе о жизни среди насекомых Томас Эйснер, основоположник и бесспорное светило в этой научной области, перечисляет открытия: жуки-бомбардиры, столкнувшись с угрозой, распыляют жгучий бензокинон; самка светляка Photuris вырабатывает защитные химические вещества, пожирая самцов светляка другого рода; очаровательная самка ночной бабочки Utetheisa ornatrix отбирает сексуальных партнеров по тончайшим нюансам их запаха, который содержит феромоны; личинки пилильщика и кузнечики в качестве защитного рефлекса изрыгают ядовитую рвоту. Похоже, таким историям несть числа, а Эйснер отмечает, что и возможностей для дальнейших исследований сколько угодно [460].

Химическая экология оказалась поразительно плодотворным полем исследований насекомых. Особенно колоссальная энергия направлена на работу с тремя классами химических соединений: феромонами, которые влияют на поведение или физиологическое развитие особей одного и того же вида (например, при спаривании или скучивании), алломонами, которые действуют на особей другого вида к выгоде существа, которое их выделяет (например, защитные токсины типа выделений бомбардира), и кайромоны, которые влияют на особей другого вида к их собственной выгоде (например, выделения типа сосновой живицы с монотерпенами, которые неумышленно привлекают к ране паразитов или хищников).

Неоспоримо, что химическая экология в силах объяснить массу вещей. Она поразительно описывает замысловатые нюансы жизни насекомых. И всё же, говорит мне Дэвид, она мало что сделала, чтобы замедлить наступление короедов в северных лесах. Ее основные инструменты борьбы с вредителями (феромонные ловушки, которые обманывают жуков или срывают их поведение, а также пестициды) оказались неэффективными или непрактичными. Написаны сотни научных работ, научные фонды получили бесчисленные миллионы долларов, но короеды продолжают свой марш.

Прислушайтесь. Их слышно громко и четко. Этот писклявый щебет – короеды пиньона. У самки есть маленький твердый гребень ( pars stridens ) на затылке, которым она трет об скребок ( plectrum ), находящийся под передним краем ее первого грудного сегмента. Самец тоже издает звуки, но каким способом, никто в точности не знает.