Питер Уорд - Эволюция будущего

И, хотя найдётся много тех, кто возразил бы, что, поскольку массовые вымирания являются источником новшеств, современное событие такого рода не было бы такой уж плохой вещью, потому что в итоге оно стало бы началом новой эпохи и источником ещё большего биологического разнообразия, на следующих страницах я докажу, что это просто не тот случай.

Этот арсиноитерий, отдалённый родственник носорога [8] Это неверно, поскольку арсиноитерии относятся к группе млекопитающих-афротериев и являются дальними родственниками хоботных, а не непарнокопытных. – прим. перев. , созерцает своё геологическое прошлое.

Дальше вглубь суши от Кейптауна в Южной Африке, высокие скалистые валы в районе, известном как Большой Уступ, высушили воздух и создали пустыню. Эта область в настоящее время является домом для множества овец и нескольких городов. Самый крупный из них – Граафф-Рейнетт, самобытная жемчужина Карру. Граафф-Рейнетт окружён высокими «коппи» , которые сложены осадочными породами, а его предместья находятся в кольце лачуг и так называемых заповедников для дичи, обширных незаселённых пространств, поросших колючей растительностью и кустарником. Сам город и впрямь напоминает изумруд среди коричневой грязи; это зелёный оазис, окруженный пыльным пергаментом Большой Пустыни Карру, город, который сохраняют зелёным окружающие реки, снабжающие его живительной водой. Сейчас Граафф-Рейнетт – рай для туристов, потому что это настоящий музей архитектуры стиля африкаанс девятнадцатого столетия, сплава голландского, немецкого и гугенотского влияния среди цветущих садов и ровных улиц, обсаженных деревьями. Обсаженных деревьями – это в «белой» части города. В близлежащем посёлке, в который высланы местные чернокожие жители, мало деревьев и немного зелени.

Самый большой отель в городе – «Дрости», живописное собрание каменных коттеджей по обе стороны мощёной улицы и два ресторана, подающие лучшие блюда в Карру. «Дрости» был восстановлен в облике времени своего расцвета, конца девятнадцатого века; каждая комната обставлена антикварными вещами, а штат одет так, чтобы соответствовать облику заведения. Старинный бар – это деревянная отделка и воспоминания. На стенах рядами вывешены старые фотографии, виды города, снятые с середины до конца девятнадцатого века. На одной из фотографий изображены слоновьи бивни, уложенные высокой кучей на улице перед недавно построенной гостиницей.

Во время своего первого посещения бара я заметил эту фотографию и спросил чернокожего бармена почтенного облика, откуда прибыли бивни. Наверное, в огромной куче их были сотни, и по фотографии было ясно видно, что вокруг них происходила своего рода оживлённая торговля. Возможно, это был аукцион. Старый бармен посмотрел на фотографию, как будто делал это впервые, и выразил своим видом незнание; всё, что он знал – то, что на памяти его племени никогда не было слонов, живших вокруг Граафф-Рейнетт.

Карру – сухое и пыльное место; она не похожа на страну слонов, так что я поверил ему. Но шли годы, и, узнав больше о слонах, я начал задавать себе вопрос. Слоны могут жить и живут в местах, которые намного суше, чем Карру – например, в пустыне Калахари. По стандартам Калахари Карру – это зелёный рай. Слоны – законченные империалисты, и некогда водились на пяти континентах. Но почему же не в Карру?

Каждый раз, когда я возвращался в Карру, я спрашивал местных жителей – белых и чёрных – слышали ли они когда-нибудь о слонах в этих местах. Я всегда слышал одну и ту же историю: в Карру никогда не было слонов. Но слово «никогда» – это табу для палеонтологов, имеющих дело с миллионами лет, и я спрашивал дальше, придя, наконец, к дверям Джеймса Китчинга, профессора на пенсии.

Китчинг – коллега-палеонтолог, родившийся в Карру, который затем получил большую известность как один из самых известных в мире охотников за костями. В 1960-х годах он обнаружил то, что могло бы быть самой важной находкой ископаемых остатков в двадцатом веке. На холодном, усыпанном камнями склоне в Антарктиде он обнаружил экземпляр зверообразной рептилии Lystrosaurus . Это же самое существо является, возможно, самым обычным ископаемым видом позвоночных в Карру – фактически, оно настолько обычно, что Китчинг больше не ставил себе целью его сбор. Но это была особенная окаменелость, первое обычное животное триасового периода, которое ранее не было обнаружено в Антарктиде, и его открытие там представляло собой мощное геологическое доказательство того факта, что 250 миллионов лет назад Антарктида и Африка были соединены. Фактически, в те времена все южные материки наших дней объединялись в один «суперконтинент» под названием Гондвана, составные части которого – Африка, Индия, Южная Америка и Антарктида – в дальнейшем откололись друг от друга и дрейфовали по поверхности Земли, словно огромные величественные круизные корабли, унося с собой своих животных – и окаменелости. Находка Китчингом Lystrosaurus в Антарктиде составила одно из доказательств явления, которое теперь расценивается как факт: дрейфа континентов.

Моя истинная цель визита к Китчингу состояла в том, чтобы обсудить пермские окаменелости, но вскоре я также спросил его о слонах. Он сухо рассмеялся. «Конечно, здесь были слоны. Они поднимались вверх по течению рек с побережья, держась вблизи рек, и в итоге приходили сюда, в Карру. Здесь я наталкивался на их кости много раз. Последние из них были уничтожены на рубеже веков».

Я всё ещё помню ту фразу: «были уничтожены». Не удивительно, что большая куча бивней на фотографии в отеле «Дрости», в Граафф-Рейнетт, была получена от местных слонов, на которых охотились, вплоть до их истребления, местные фермеры и горожане. Но что поразило меня, так это не то, что местные слоны были истреблены, потому что вымирание – это часть жизни, а то, что даже память об их существовании была уничтожена менее, чем через столетие после того, как умер последний из них. На них охотились до полного истребления, а затем забыли. Где огромные слоны некогда бродили огромными стадами, от них не осталось ничего, кроме выцветших фотографий. Не оставшись даже в воспоминаниях, они теперь стали частью исчезающей Африки, где дикая местность была преобразована в сельскохозяйственные угодья за время жизни всего лишь одного поколения.