Андрей Журавлев - Летающие жирафы, мамонты-блондины, карликовые коровы... От палеонтологических реконструкций к предсказаниям будущего Земли

Один из них запрятан на обширном севере нашей страны, который по площади составляет значительную ее часть. Это — многолетнемерзлые породы. Сойдя летом на обрывистый берег Колымы или другой северной сибирской реки, можно не только увидеть ледяные жилы, клиньями пробивающие коренник, но и почувствовать запах хлева при полном отсутствии коровников на тысячи километров кругом. Это запах метана, присущий любому скотному двору. Только тысячи лет метан, будучи частью органического вещества, был намертво законсервирован в едоме. Летом же эта толща немного оттаивает, бактерии начинают разлагать органику, и метан устремляется на свободу. Чем дольше стоят погожие деньки, тем больше выделяется газа, а чем больше его выделяется, он же — парниковый, тем дольше длится теплый период. Так развивается автокаталитический (самовоспроизводящийся) процесс. А теперь представим, что растаяла вся вечная мерзлота, грохнув в атмосферу от 500 до 700 — оценки Зимова оптимизмом не отличаются — гигатонн углерода…

Как эту бомбу обезвредить, он и пытается придумать.

На вопрос воспитательницы детского сада в Черском — «Какие домашние животные у вас есть?» — Катя Зимова (внучка) отвечает: «Зубры, лоси…» Она привыкла подкармливать по утрам лосят. Но сегодня замшевым на вид, без рогов больше похожим на осликов, зверькам предстоит путешествие на место постоянной прописки — в плейстоценовый парк. При погрузке Малышки и Ласки на катер, правда, вспоминается народная присказка «здоров как лось», а ведь животинкам всего по нескольку месяцев от роду. Во время переезда спеленатые лосики ведут себя почти мирно, а Ласка блеет с испугу, словно овечка, но, если ей положить в рот ивовую веточку вместо соски, сразу засыпает. А мы, не выходя на большую Колыму, плывем по бесчисленным протокам Колымской низменности, где при желании можно спрятать всю испанскую Армаду. Самое место для дикого парка.

В парке вместе пасутся якутские лошади, зубры и овцебыки. Они не виделись по крайней мере 12 тысяч лет. Но, встретившись, быстро притерлись друг к другу. Теперь этих копытных вновь можно увидеть вместе, на одном арктическом пастбище, где они явно чувствуют себя единым стадом, словно буйволы, быкоподобные антилопы гну и зебры в африканской саванне. Не хватает только крупной кошки вроде африканского льва или жившего здесь, в низовьях Колымы, несколько тысячелетий назад — льва пещерного…

Белый лошадиный вожак все время выбирает позицию между нами и всеобщим стадом: он здесь за главного. Вот один из каштановых зубров, чтобы стряхнуть с себя назойливую мошкару, резко подпрыгивает и совершает в воздухе почти полный оборот. Сосед, приняв прыжок за вызов, бросается бодаться. Его примеру следует черно-бурый овцебычок, но метит не в лоб, как принято в поединке достойных друг друга соперников, а в зад, за что получает нагоняй от всех зубров сразу и скрывается в тальнике…

«Почему траву подстригают? — задает риторический вопрос Зимов, присаживаясь на кочку. — Потому что там, где поселился человек, раньше было много разных травоядных. Они, собственно, этим и занимались. Но после исчезновения мамонтовой фауны тундру стричь и утаптывать некому. Вот и ширится моховое болото. Небольшую часть его —16 тысяч гектаров (более 250 тысяч стандартных дачных участков по шесть соток) — мы превратили в полигон, где собрали разрозненных ныне современников мамонта. Воссоздать всю экосистему невозможно, но вернуть на место важные ее элементы — вполне. Мне приятно управлять природой: несколько лет назад здесь чавкало болото, клубились тучи комаров. А сейчас перед нами — настоящая заполярная кустарниковая саванна».

В быстром преобразовании ландшафта ничего удивительного нет: в Заполярье осадков выпадает немного. Однако если травы всасывают и испаряют воду достаточно быстро, мхи и лишайники, не имеющие корней и устьиц, способствуют накоплению влаги в почве. Так что, выедая и утрамбовывая мхи, травоядные действительно превращают тундру в степь: трава при тех же условиях растет лишь гуще. «Конечно проблем много. Оценить результаты мы сможем лишь лет через тридцать. Нужны крупные хищники — львы или тигры — для естественной регуляции численности травоядных. И вопрос дня: кто будет есть дерьмо?» — вопрошает Зимов. Вопрос этот отнюдь не забавен: ведь только благодаря деструкторам, например жукам-навозникам, питательные элементы возвращаются обратно в почву, чтобы трава росла гуще, и цикл травы — животные — травы замыкается.

Хотя парк имеет границы, животные здесь предоставлены самим себе. Могут, например, наесться смертельно-ядовитого болиголова: кто-то сдохнет, кого-то будет сильно тошнить, но в итоге все научатся разбираться в местных травах. Так что осталось разморозить мамонтов…

Кое-кого уже и вправду разморозили, причем без лишней шумихи в газетах и прочих СМИ — «средствах массового искажения». Настоящая наука делается в безмолвии тайги и тундры и в тиши лабораторий.

Сделали это криобиологи из Института физико-химических и биологических проблем почвоведения и Института биофизики клетки РАН (Пущино) под руководством Давида Гиличинского и Светланы Яшиной. Во время экспедиций, проведенных в низовьях Колымы, в едоме были найдены норки берингийских сусликов, живших во времена мамонтов (суслики и ныне тут). А в норках — семена и плоды, собранные запасливыми грызунами (по 600–800 тысяч штук на норку). Сохранность растительных тканей, около 30 тысяч лет пролежавших при температуре не выше -7 °C, оказалась достаточно хорошей, и ученые решили воскресить одно из растений — смолевку узколистную…

Надо сказать, что попытки проращивать древние растения, грибы и бактерии предпринимались и ранее. Иногда даже удачно. В 1923 году ботанику Исиро Ога из Токио удалось получить росток священного лотоса из семечка, которое пролежало на дне пересохшего маньчжурского озера 800 лет. Недавно его опыты были повторены, а возраст семян уточнен —1,3 тысячи лет. Впоследствии были «оживлены» тысячи микроорганизмов (бактерии, одноклеточные грибы и водоросли) с возрастом до 650 миллионов лет, даже из метеоритов. Однако большинство «успехов» объяснялось засорением древних препаратов современными штаммами похожих организмов, а некоторые колонии бактерий просто никогда не умирали, продолжали существовать в подходящих условиях, например в рассолах, миллионы лет. Среди многоклеточных организмов пальму первенства до недавнего времени сохраняла финиковая пальма с берегов Мертвого моря возрастом почти 2 тысячи лет…

Древняя смолевка была выращена, конечно, не из самих семян, а из плаценты незрелого плода (место прикрепления семязачатков в завязи). Ткань завязи поместили в питательную среду, стимулирующую клеточное деление. Сначала появились корешки, а после перенесения ростков на свет — и стебельки с листиками. Возможно, что жизнеспособность ткани завязи связана с высоким содержанием в ней сахаров и фенолов, которые защитили клетки от образования кристаллов льда и тем самым от разрушения. Кроме того, незрелые ткани регенерируют лучше полностью сформированных, поскольку в них выше содержание необходимых гормонов, а полярные растения имеют целый ряд приспособлений к сохранению тканей в условиях холода. Смолевка не только выросла, но зацвела и, после искусственного опыления, дала семена с хорошей всхожестью. На сегодня это древнейший многоклеточный организм, который удалось оживить…