Виктория Уильямсон - Мы – это музыка. Как музыка влияет на наш мозг, здоровье и жизнь в целом

Во время комы у Клайва из-за инфекции начался отек мозга. Большинство людей такое состояние приводит к летальному исходу, и врачи были приятно удивлены, когда он очнулся от комы. Но вскоре выяснилось, что без потерь не обошлось. Клайв оставался в растерянности и не мог ничего вспомнить о своей жизни. Такая дезориентация – не редкость после длительного периода в бессознательном состоянии, но проходили недели и месяцы, а Веринг все не проявлял признаков выздоровления. Его жена Дебора потом сказала: «Вирус проделал дырку у него в мозгу, и все воспоминания выпали».

Из-за отека мозга несколько жизненно важных нейроструктур лишились кислорода, и их клетки погибли. Самыми серьезными оказались повреждения в лобной доле и областях мозга, обеспечивающих работу памяти. Как часто бывает с людьми, имеющими поражения лобной доли, у Клайва произошли изменения личности, и случались приступы эмоциональности и тревоги, с которыми он был не в состоянии справиться. Однако в отличие от большинства он страдает от глубокой и тяжелой амнезии; возможно, это худший случай в истории медицины.

Из-за болезни Веринг утратил большинство воспоминаний (ретроградная амнезия) и способность создавать новые (антероградная амнезия). На практике это означает, что представление о своем прошлом или понятие о будущем у Клайва очень слабое или полностью отсутствует. Он «застрял» в интервале нескольких секунд – в настоящем моменте. Вы можете задать ему вопрос, но, произнеся несколько предложений в ответ, он забудет, что вы сказали. Таков объем его памяти.

Сейчас, по прошествии почти 30 лет и несмотря на эти ужасные повреждения, две вещи сохранились неизменными: любовь Клайва к жене и музыка. О нем снято несколько документальных фильмов, и в них можно видеть, что он встречает Дебору с радостью и восторгом каждый раз, когда та заходит в комнату, будто не видел ее годами, даже если женщина выходила, чтобы сделать чай. И Клайв до сих пор любит играть на фортепиано.

Я смотрела видеозаписи, на которых музыкант играет по нотам. Так что, хотя он больше не может играть по памяти (я не нашла подтверждений того, что он это умеет), воспоминание о том, как читать музыку с листа, сохраняется. Он также играет вполне эмоционально; значит, сохранил часть некогда усвоенных навыков музыкального исполнения, и все это несмотря на то, что у него нет эпизодических воспоминаний ни о своем музыкальном образовании, ни о блестящей карьере.

Клайв – пример крайнего случая потери памяти, но, к сожалению, не единственный. В 2012 году Карстен Финке и коллеги {312}сообщили о случае амнезии у одного виолончелиста. Этот немецкий пациент, известный под инициалами П. М., стал жертвой той же редкой болезни, что и Веринг, и его память тоже очень пострадала. Его лечащие врачи и понятия не имели, что он все еще помнит музыку, пока соседи не увидели, как он дома играет на виолончели. Оказалось, что после выздоровления П. М. не хотел ни для кого играть, считая, что уже играет не очень хорошо. Само это наводит на мысль, что у него где-то глубоко остались воспоминания о прежних музыкальных способностях.

Вдохновленные этим открытием, врачи провели тесты на музыкальную память П. М., чтобы выяснить, какие ее элементы могли выжить. Они воспроизводили пациенту по две музыкальные композиции за раз и спрашивали, какую он узнал. Одну всегда представлял известный концерт или соната, которые он должен был слышать перед болезнью: например, первая часть концерта Мендельсона для скрипки ми минор (1843 год). Другая композиция была относительно новой, похожей по стилю и инструментовке, но сочиненной после его болезни: например, «Анданте/Размышления» из саундтрека к фильму «Вальс с Баширом» (2008 год). П. М. успешно опознал 93 процента старых музыкальных произведений.

Позже в тот же день врачи включили для П. М. новые композиции. И хотя у него не сохранилось эпизодических воспоминаний о том, что он слышал их прежде, музыкант смог узнать 77 процентов. Этот результат предполагает, что П. М. не только сохранил воспоминания о музыке из своего прошлого, но и способен усваивать новую музыку. Врачи назвали эту последнюю способность поразительной.

Наконец, чтобы показать, что истории сохранения музыкальной памяти не ограничиваются случаями пациентов с герпетическим энцефалитом, Северин Самсон и ее коллеги сообщили об относительно слабо пострадавшей памяти на музыку при двух различных заболеваниях мозга: фармакорезистентной эпилепсии и болезни Альцгеймера, хотя у обеих групп пациентов присутствовали тяжелые расстройства вербальной памяти {313}.

Возникает законный вопрос: как и почему музыкальная память выживает в этих и других случаях потери памяти? Есть ли в музыкальной памяти нечто особое? {314}

По ряду причин можно подозревать: это так. Некоторые из этих причин связаны с запоминающейся структурой музыки, которую я уже обрисовала в части « Звезда – профессиональные музыканты». Я также полагаю, что музыкальные воспоминания выживают благодаря тому, как наш мозг их обрабатывает.

Для многих людей музыка – двигательный навык (как у Клайва Веринга и П. М.), подобно езде на велосипеде. У исследователей мало данных о том, что случается с воспоминаниями, когда навык уже не требует от нас большого внимания и собранности (как тогда, когда мы начинаем учиться ходить или водить машину) и приобретает больший автоматизм; когда он из осознанного становится неосознаваемым. Однако известно, что воспоминания перемещаются из систем, требующих много ресурсов (эпизодическая и семантическая память), в систему имплицитной малозатратной памяти {315}. Это означает, что музыка, превращаясь в навык, привычку, приобретает сильную способность надолго оставаться в уме и сопротивляться ослаблению.

У людей, имеющих какое-то музыкальное образование, музыкальная память также становится частично процедурной ; этим термином обозначается аспект памяти, основанный на моторике или движениях. Для амнезии и других подобных расстройств характерна потеря сознательных процессов памяти, тогда как системы имплицитной процедурной памяти страдают сравнительно мало {316}.

Клайв и П. М. потеряли доступ к эпизодическим воспоминаниям об уроках музыки и карьере, но им не нужен доступ к этим сознательным воспоминаниям, чтобы играть на своих инструментах. И нам необязательно помнить уроки езды на велосипеде в детстве, чтобы сесть на него и поехать.

Еще одна причина сохранения музыкальных воспоминаний тоже связана с имплицитной системой памяти, но имеет отношение к эмоциональным реакциям. Наши эмоциональные реакции на музыку часто образуются через условные реакции; например, у меня выше вероятность положительного эмоционального отклика на мелодии в мажорной тональности, ведь я слушатель западной тональной музыки и мои воспоминания о радостных треках связаны в основном с мажорными композициями. Такие условные эмоциональные реакции тоже нередко выживают при расстройствах памяти.