Крис Стрингер - Остались одни. Единственный вид людей на земле

С моей точки зрения, простой язык уже должен был быть у ранних человеческих видов, что следует из сложного поведения людей из Боксгроува и Шёнингена в Европе, из Каптурина в Кении. Так что неандертальцы должны были унаследовать эту способность, достроив под свои нужды предковый язык или языки. Но лишь ранние современные люди в Африке с их многообразно меняющейся социальной структурой выработали тот высокоорганизованный язык, каким мы пользуемся сегодня. Он был нужен им для передачи информации с нетривиальными и тонкими смысловыми оттенками. Употребив слово “нужен”, я, естественно, не имею в виду, что они его создали, когда в том возникла нужда. Это получилось по мере накопления полезных и удобных усовершенствований в человеческом поведении и коммуникации; у человека этот процесс мог идти и за счет полового отбора, и за счет отбора культурного, благоприятствуя тем, кто лучше передает информацию. Ведь наша речь не просто сообщает о событиях здесь и сейчас, как это, вероятно, было на ранних этапах. Мы можем говорить о прошлом и будущем, об абстрактных вещах, о чувствах и отношениях, о мысленных мирах, которые рождаются у нас в голове. Мы, люди, самые главные собиратели и хранители слов, мы накапливаем богатый словарный запас и с его помощью можем описывать реальные и виртуальные миры, которые сами и населяем.

В завершение разговора о языке нужно заметить, что эффективность мыслительной деятельности возрастала вслед за богатством выражения (мы уже это отмечали, разбирая работу мозга). И если сложный язык зародился у африканских групп, то вот нам вопросы для раздумий: сколько было этих языков? А может, был только один протоязык, от которого потом произошли все остальные? Лично мне ближе идея единства происхождения, которая предполагает, что мы теоретически можем, двигаясь назад от современных языков, вывести некоторые элементы той протоосновы. Были даже кое-какие лингвистические работы с реконструкциями набора таких гипотетических слов, для некоторых из них даже предлагались варианты использования. Но на этом поле, поле глоттогонии (от греч. “происхождение языка”), полном противоречий и неувязок, слишком много непримиримых противников. И несмотря на многообещающее исследование психолога Квентина Аткинсона, это на сегодняшний день не та область, где можно делать сколько-нибудь надежные выводы. Но я все же позволю себе несколько комментариев относительно гипотезы единого происхождения языков (моногенеза) – о генетических, ископаемых и поведенческих данных на эту тему.

Как мы видели в главе 1, внезапный расцвет обществ верхнего палеолита со всеми инновациями склонил многих ученых прошлого столетия к мысли, что человек стал по-настоящему современным только в верхнем палеолите, поскольку именно к этому времени относятся свидетельства его быстрого и бурного расцвета. В полной мере революция проявила себя в пещерном искусстве Франции, тогда как в среднем палеолите в Африке и на Ближнем Востоке шли ее репетиции. Но потом такая евроцентрическая позиция с первыми “современными” людьми-кроманьонцами была в основном отвергнута. Правда, нельзя отрицать, что в Европе в верхнем палеолите нечто существенное все же происходило. Предположим, что передовой линией палеолитических инноваций была Африка периода старше 40 тысяч лет, но почему именно она, а не Европа, какие у нас основания так предполагать? Как отметил антрополог Роб Фоули, Африка имеет колоссальную территорию (туда легко помещаются Китай, Индия и Европа, вместе взятые), для ранних людей было очень удобно иметь легкодоступные тропики, чего не скажешь про другие части человеческого ареала. За пределами Африки то и дело происходили быстрые климатические сдвиги, которые обрывали долговременный процесс адаптации местного населения к окружающим условиям.

Потому каждый раз, когда климат становился более холодным, неандертальцы в Европе и потомки эректусов в Северном Китае быстро теряли часть своих территорий, вымирала значительная часть их популяций, и такое случалось не раз и не два. А на островах Юго-Восточной Азии климатические изменения приводили к колебаниям уровня моря, он поднимался и опускался на сотни метров, нарушалась связь между отдельными районами, поэтому местные потомки эректусов, “хоббиты” и другие реликтовые популяции оказывались в изоляции. На их положение влияли и изменения в муссонах и дождливых сезонах. А в Африке и температурные изменения, и колебания уровня моря, вероятно, не так сильно ухудшали жизнь людей, и хотя существенно менялась и влажность, и окружающая обстановка (глава 2), но континент большой, и людей на нем всегда выживало больше, чем в других областях. Учитывая постоянно немаленькую численность африканских популяций и их длительное существование на “своей” территории, по сравнению с другими частями света на этом континенте всегда и генетическое, и морфологическое разнообразие людей должно было быть высоким, а значит, с большей вероятностью появлялись и сохранялись биологические и поведенческие инновации. С этих позиций мы должны считать Африку скорее местом, где ранние люди имели наибольший шанс выжить, чем плацдармом уникальных эволюционных событий. Отсюда можно вывести важную подсказку, что в итоге запустило историю нашего успеха.

В Африке найдены свидетельства раннего появления признаков, которые характерны для охотников-собирателей, по меньшей мере для нынешних: способность к планированию, символические действия, абстрактное мышление, эксплуатация морских ресурсов, совершенствование технологий за счет инноваций – мы это обсуждали в главе 5. Также мы обсуждали, что эти признаки обнаруживаются в некоторых районах Африки, причем самые первые приметы “современности” имеют возраст старше 75 тысяч лет, но, подобно дрожащему пламени, то исчезают, то снова вдруг появляются в африканской истории. И большая часть “современного” набора так и не закрепилась в человеческих обществах, пока 55 тысяч лет назад человеческое племя не выплеснулось из Африки. Безусловно, можно предположить, что эти “современные” признаки присутствовали у одних африканских племен и отсутствовали у других. В этом случае, если носители требуемых признаков перемещались по Африканскому континенту, для археолога признаки “современности” должны выглядеть как появление и исчезновение, как мигание. Но мне кажется более вероятным другое объяснение. Оно базируется на комплексном анализе данных о размере, структуре и распределении популяций в пространстве и времени с учетом факторов, влияющих на рождаемость, смертность, старение, миграции, а также изменений окружающих ландшафтов. Демография действительно чрезвычайно важный компонент в этом смысле, что наглядно показывает история одного острова, очень удаленного от Африки, – история Тасмании.