Павел Соболев - Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Некогда излюбленная в трудах философов тема крестьянской общины современными историками в целом ставится под сомнение – и не только из-за того, что исторически такая община возникает совсем не тогда и не так, как мыслилось философам (см. Алаев, 2014, с. 61), но и из-за того, что критерии крестьянской общины также невыводимы, нечётки, и часто этим термином описывают довольно разные объединения людей. Потому историки задаются вопросом, допустимо ли называть одним словом ("община") совершенно разные по функциям институты (Алаев, 2016, с. 451)? И сами же отвечают: нет, недопустимо (Пенской, 2018, с. 38). Но бедность профессионального словаря историков оказывается загвоздкой в этой проблеме. Явления необходимо чётко очерчивать, чтобы быть уверенным, что они вообще существуют, и речь не идёт о какой-то туманной химере. Как говорят этнографы, "чем лучше словарь, тем лучше этнография" (цит. по Клейн, 2014, с. 549).

Возникает резонный вопрос: а существует ли явление, раз мы не можем дать ему чёткого определения?

Как известно, неназванное – не существует. Но ровно в противовес этому, как отмечал Хёйзинга, идее достаточно получить имя, чтобы она стала истинной (Гуревич, Бессмертный, 1982, с. 30). Человек часто ошибается, будто думает о каком-либо явлении, – в реальности он думает о слове, которое якобы это явление фиксирует. Но при этом никакого явления в действительности может и не быть. Просто есть слово.

В философии хорошо известно, что когда мы оказываемся не в состоянии постичь какое-то явление или продемонстрировать его наличие, мы придумываем ему название, и уже само это название (слово) оказывается для нас неопровержимым аргументом в пользу существования явления (Derrida, 1986. р. 9 – цит. по Ушакин, с. 198). Слово должно внушить, что за ним что-то есть (Бурдьё, 1993, с. 265; Михайлов, 2015, с. 27), оно призвано "спасти явление" (Андерсон, 2016, с. 44). Такие слова, за которыми в реальности ничего не стоит, принято называть псевдопонятиями (Соболев, 2018) или же псевдоименами, и, как отмечали философы, они очень опасны, так как "способствуют демагогическому злоупотреблению языком" (Фреге, 1977, с. 369). Что немаловажно, в условиях современности подобные «псевдоимена» активно используются разными общественными силами для дисциплинирования населения и пропаганды нужных им идей (Маслов, 2019, с. 327).

Явление "псевдоимён" совпадает с понятием симулякра, разработанной французскими философами XX века (Бодрийяр, Делёз). Симулякр – это форма без содержания, знак без означаемого или, лучше, образ отсутствующей действительности, который "тем не менее встраивается в структуру культуры и начинает оказывать определяющее воздействие на многие процессы функционирования культуры и общества" (Сухович, 2013, с. 3).

Социологи давно озвучили мысль, что многие традиционные понятия не отражают адекватно феномены действительности, а являются результатом утвердившихся общественных представлений об этих социальных явлениях. Что они сконструированы человеческим воображением, весьма далеким от действительности, то есть эти понятия фиктивны (Клейн, 2014, с. 611). Долгое время в этнографии широко использовался термин «племя», но уже к концу XX века учёные отказались от него, потому что (как в случае и с "общиной") его критерии оказались слишком нечёткими, чтобы можно было настаивать на существовании такого объекта в реальности. В итоге ситуация такая, что на данный момент можно считать почти упразднёнными категории «общины», "племени" и даже «рода». Это может удивить обывателя, но в науке это так – эти термины слишком нечётки, чтобы отображать какую-то реальную действительность, какие-то стабильные формы социальных организаций. "На месте рода, племени, общины в популяциях охотников и собирателей существовали какие-то объединения людей, но более расплывчатые, рыхлые, непостоянные, по разрозненным критериям, диффузные и текучие" (Клейн, с. 622).

Учитывая всё это, очень удивительно, что в самой захватывающей книге по данной теме (Артёмова, 2009), где показана неадекватность таких привычных терминов, как "община", "племя" и "род", неожиданным образом под этим же углом не рассматривается вопрос семьи. О. Ю. Артёмова упраздняет первые три категории и провозглашает, что главной всегда была "семья" – но при этом не удосуживается распространить свой анализ и на неё. Что такое "семья"? Насколько адекватен этот термин? Обозначает ли он что-то реальное и чётко фиксируемое, и если да, то что именно? Автор этим вопросом не очень задаётся, хотя и отмечает, что в некоторых культурах в "семье" присутствует фигура отца, а в некоторых она необязательна (с. 342), а в другом месте прямо пишет, что "брак у аборигенов во многих случаях был непродолжительным, и состав семей часто менялся" (с. 319). То есть "семья" регулярно меняется, но при этом остаётся "семьёй"… Интересная картина.

В такой момент сложно отделаться от мысли, что "семья" – это воображаемая конструкция, призванная упорядочить в целом довольно хаотичную социальную реальность. Попытки описать разные формы объединения людей схожи с поисками формы воды. И в этом плане как раз приходят на помощь "псевдоимена" – они создают стойкую иллюзию, что какая-то форма точно есть. Прибегание к самому слову "семья" будто уверяет нас, что что-то там точно имеется, а что именно – уже другой вопрос. Так рождается симулякр – "семья".

Это можно назвать "игрой в слова". Очень метко её описал нобелевский лауреат Ричард Фейнман на примере эпизода из детства, где отец учил его понимать суть явлений.

"Видишь ту птицу? – говорит он. – Это певчая птица Спенсера". (Я знал, что настоящего названия он не знает.) "Ну, так вот, по-итальянски это Чутто Лапиттида. По-португальски: Бом да Пейда. По-китайски: Чунь-лонь-та, а по-японски: Катано Текеда. Ты можешь знать название этой птицы на всех языках мира, но, когда ты закончишь перечислять эти названия, ты ничего не будешь знать о самой птице. Ты будешь знать лишь о людях, которые живут в разных местах, и о том, как они её называют. Поэтому давай посмотрим на эту птицу и на то, что она делает – вот что имеет значение". (Я очень рано усвоил разницу между тем, чтобы знать название чего-то, и знать это что-то)" (Фейнман, 2001).

В свете всего описанного кажется очень удачным название романа Дугласа Коупленда "Нормальных семей не бывает" – и как раз потому, что мы не знаем, что такое семья, а поэтому вести речь о какой-то норме просто невозможно. "Семья" – слово, которым мы обозначаем условную конструкцию, меняющую свои формы и содержание из эпохи в эпоху. Не зря гуляет шутка, будто когда говорят о "нормальной семье", где-то в мире умирает один антрополог. Как правило, "нормальная семья" или "традиционная" – это лишь способ манипулирования массами со стороны политических режимов.