Санхи Ли - Близкие контакты далеких предков. Как эволюционировал наш вид

Сначала я завернула в штат Мичиган попрощаться со своим научным руководителем Милфордом Вольповом. Это один из основоположников мультирегиональной эволюционной модели происхождения современного человека. Для меня были очень важны его поддержка и критика, а также почти родственное отношение, которого мне так не хватало вдали от дома. Я влюбилась в палеоантропологию – междисциплинарную область, объединяющую естественные и гуманитарные науки, хотя в старших классах и колледже мало интересовалась точными науками и естествознанием. Без постоянной поддержки и ободрения со стороны такого наставника, как Милфорд Вольпов, мне, безусловно, пришлось бы туго в этой области исследования.

Из Мичигана я направилась в Кентукки повидаться с одной из подруг по магистратуре. Она с семьей приехала в Соединенные Штаты из Сайгона в конце войны во Вьетнаме, и мы сблизились, отчасти потому, что обе были азиатками. Наши контакты оборвались после магистратуры – она выбрала совершенно иной жизненный путь, став руководителем крупной компании и счастливой матерью двоих детей.

Многие идут в магистратуру, чтобы посвятить жизнь науке, но потом, как моя подруга, выбирают другую стезю, так и не получив ученой степени. В контексте моей поездки по стране наша встреча заставила меня задуматься о путях, от которых мы отказываемся. Что, если бы она тогда осталась в магистратуре и доучилась? Что, если я брошу науку и найду другое занятие? Как ни крути, поворот на другую дорогу, когда уже пройдена часть пути к докторской степени, требует смелости. Нужно справиться со страхом показаться другим неудачником и слабаком, но и удержаться в сфере науки тоже нелегко. В общем, простых путей не бывает. Точнее, каждый из них прекрасен по-своему.

Отправляясь в путешествие, я строила грандиозные планы, но на бесконечных равнинах Кентукки, Иллинойса и Миссури мой задор начал испаряться. Стоял конец августа, и после короткой прохлады раннего утра наступала удушливая жара. Из-за отсутствия кондиционера приходилось ехать с открытым окном. Двигаясь на запад, я почти все время оказывалась лицом к солнцу, а левая рука с каждым днем становилась все темнее от загара. Солнцезащитный козырек не помогал. Дороги местного значения были пустынны, за весь день навстречу мне попадалась от силы пара машин. Единственное развлечение – радио, где транслировались музыка в стиле кантри и мелодии из вестернов. В открытое окно врывался горячий воздух, я ехала в раскаленной машине под медленные композиции и, казалось, чувствовала, как плавится мозг. Люди в дальних поездках не просто так выбирают бодрящую и простую музыку.

После целого дня езды, когда солнце начинало садиться, я останавливалась у ближайшего мотеля.

– Есть свободные места?

За стойкой чаще всего оказывалась высокая женщина средних лет, устремлявшая на меня подозрительный взгляд.

– А вы точно одна?

Она украдкой заглядывала мне за спину, видимо, ожидая, что я сниму номер на одного, а сама тайком проведу целую компанию.

Я проглатывала простой ужин, шла к себе в номер, немного смотрела телевизор и засыпала, а утром, после легкого завтрака, обычного для мотелей, платила по счету и возвращалась на трассу.

Целыми днями я почти не открывала рта, разве что произносила несколько слов в мотеле при заселении и выселении. Везде я остро ощущала, насколько отличаюсь от окружающих, белокожих и рослых. День за днем я понемногу сникала. Ни с кем не хотелось разговаривать, отчасти из-за недоверия к незнакомцам (впрочем, никто не заводил со мной разговоров), а отчасти потому, что я здорово устала. Каждые два-три дня я покупала на заправке или в минимаркете открытки и сообщала новости родителям и друзьям в Корее.

После Канзаса, о котором не зря говорят «плоский, как лепешка», передо мной открылся грандиозный вид – Скалистые горы. Рельеф там прихотливый: дорога изгибалась, карабкалась на кручи и спускалась в долины, приходилось постоянно быть начеку. Я размышляла о многочисленных первопроходцах, безуспешно пытавшихся одолеть этот путь на фургонах (включая, конечно, знаменитую группу Доннера, участники которой застряли в снегах Сьерра-Невады и были вынуждены есть человечину, чтобы выжить).

Наконец я перебралась через горы из Невады в Калифорнию. Первое, что я посетила в Калифорнии, – Калико, в прошлом оживленный город на серебряных рудниках, а теперь не более чем обветшавший аттракцион для туристов. Калико пережил расцвет во время серебряной лихорадки в 1880-х гг., когда в течение 12 лет здесь действовало около пятисот серебряных шахт. В середине 1890-х гг. цены на серебро рухнули, Калико был заброшен и превратился в город-призрак.

Кстати, Калико занимает важное место в истории палеоантропологии. В 1960 г. Луис Лики, прославившийся выдающимися открытиями останков гоминин в Африке, идентифицировал Калико как раннее поселение первых американских индейцев и начал раскопки. Лики, очевидно, хотел дополнить историю своего невероятного успеха в Африке американской главой. Однако раскопки, начавшиеся с широкого освещения в СМИ и общественного обсуждения, не принесли существенных результатов, и Лики покинул Калико. До сих пор ведутся споры, являются ли «каменные орудия», найденные там, инструментами, изготовленными человеком, или всего лишь результатом естественного разрушения камня.

Я начала свой путь в Пенсильвании, проехала 5600 км через десять штатов за шестнадцать дней и прибыла в Калифорнию незадолго до 11 сентября 2001 г., когда Америка в одночасье перестала быть местом, где необычного вида иностранка может неспешно путешествовать по глубинке в старом минивэне.

С окончанием поездки настало время начинать новую, преподавательскую жизнь. Я изо всех сил старалась доказать, что заслуживаю своего места не только из-за политики этнокультурного разнообразия, поскольку подозревала, что мне предложили его именно по этой причине.

Преподавать оказалось трудно. Я воспитана в культуре, где правитель, отец и учитель составляют «святую троицу», и не могла привыкнуть к тому, что студенты видят в преподавателях друзей и спокойно оспаривают их мнение. Конечно, я в какой-то мере знала об этом по личному опыту в магистратуре Мичиганского университета, но с позиции преподавателя все воспринималось иначе.

Сначала я вела занятия так же, как преподаватели, учившие меня в колледже. Я ошибочно считала, что студенты, благодарные за знания, которыми я с ними делюсь, станут впитывать мои слова как губка. Студенты, однако, были другого мнения. Они восседали в аудитории, скрестив руки на груди, и мне приходилось добиваться их уважения и внимания. Здешняя атмосфера была совершенно непохожа на обстановку в моем колледже в Корее, где принадлежность к университету в качестве студента или преподавателя являлась предметом гордости и требовала уважения.