Айрин Пепперберг - Алекс и я

Эти данные резко превосходили результаты, полученные при попытках научить попугаев общению с человеком с помощью выработки обычных условных рефлексов методом проб и ошибок. Как отмечает Пепперберг, столь разительные различия совсем неудивительны. Ведь если бы выживание животных обеспечивалось только благодаря обучению методом проб и ошибок, то они редко доживали бы до того момента, когда овладеют требуемым навыком.

Поэтому, как пишет Пепперберг, когда собственные ошибки в процессе обучения становятся опасными или слишком дорого стоят животному, возможность подражания модели имеет важное значение. Она не только ускоряет обучение, но и становится важным средством передачи другим особям новых паттернов поведения, способствует их распространению.

В целом к концу 1970-х годов появились все основания предполагать, что межвидовая коммуникация такого типа может быть использована в качестве способа исследования мышления разных животных, не только высших обезьян, и Айрин не преминула воспользоваться этим методом.

Историю приобщения к этой работе, которая стала главным делом ее жизни и в конце концов принесла ей широкую известность, автор увлекательно описала в Главе 2, которая называется «Истоки». Она рассказала, как готовилась стать химиком-теоретиком, но чем дальше, тем меньше ей это нравилось, несмотря на достигнутые успехи. Между тем с детства у нее были наклонности натуралиста: в 4 года ей подарили первого волнистого попугая, и с тех пор она всегда держала дома птиц. Айрин – единственный ребенок в семье – была лишена и контактов с другими детьми, поэтому общение с птицами-питомцами было для нее важной эмоциональной поддержкой, компенсировало в какой-то мере социальную изоляцию.

Наверное, в этом отчасти причина того, что работа с Алексом не ограничивалась для нее получением научных данных о его когнитивных способностях, но всегда находила живой эмоциональный отклик в ее душе. Алекс из объекта экспериментов очень быстро превратился в полноправного участника процесса. Он не просто совершал те или иные действия, решал (или не решал) поставленные людьми задачи, но постоянно заявлял о своих желаниях, неудовольствиях, об отношении к экспериментаторам и т. п. Он однозначно давал понять, что ему нравится, что нет, как он относится к каждому из участников. Характерно, что в эту атмосферу эмоциональных контактов вовлекались все работавшие с ним и постоянно менявшиеся студенты, лаборанты, другие коллеги. С течением времени становилось все яснее, что это не автомат, вырабатывающий условные рефлексы, а вполне самостоятельная личность со своими вкусами и наклонностями, достаточно капризная и явно склонная к доминированию над окружающими, в том числе и над людьми. Недаром студенты называли его или босс, или сэр Алекс. Свой характер он проявлял и в отношении других попугаев, когда участвовал в их обучении в качестве модели/соперника.

Характерно, что первоначально Айрин не ставила задачу учить Алекса «языку», подобному тому, что усваивали и применяли «говорящие» обезьяны в опытах американских психологов. В тех случаях все происходило в атмосфере живого общения, тогда как для работы с птицей планировались формальные аналитические эксперименты, обеспечивающие получение статистически достоверных результатов. Однако уже на первом году работы выяснилось, что Алекс воспринимает ситуацию по-другому, так что пришлось вносить в ее планы существенные коррективы.

Итак, на протяжении трех десятилетий Айрин Пепперберг всесторонне исследовала когнитивные способности серого попугая жако Алекса. Еще раз отмечу, что, как ни странно, она оказалась первой, кто занимался этим последовательно и систематически, потому что до нее эти высокоразвитые птицы, известные своей сообразительностью и умением подражать речи человека, практически никогда не становились объектом серьезных научных исследований. Автор поставила перед собой нелегкую задачу. Она решила выяснить, насколько попугаи понимают то, что они говорят, какие психические процессы им доступны, можно ли сравнивать их с млекопитающими, и если да, то какова степень такого сходства. Забегая вперед, можно сказать, что с этой задачей она успешно справилась. Она показала, как шаг за шагом Алекс продемонстрировал высокий уровень интеллекта и способность к усвоению символического языка, обеспечившего его общение с человеком.

Прежде всего, она установила, что попугай действительно способен к символизации. Этим термином обозначают способность устанавливать эквивалентность между предметом, действием, понятием и т. и. («обозначаемое») и обозначающим его словом. Необходимо подчеркнуть, что Айрин избегала говорить, что попугай усваивает слова, дабы не давать скептикам лишнего повода для придирок. Между тем Алекс усваивал и употреблял именно слова, а не жесты или значки, как это делали обезьяны, которым в силу анатомии их звукоиздающего аппарата была недоступна тонкая артикуляция, необходимая для произнесения слов. В ее книге говорится об усвоении попугаем «labels» – «обозначений» («этикеток» или «ярлыков»). Эта особенность авторского стиля была своего рода «маскировкой», необходимой в тот период, т. е. вынужденным приемом из-за атмосферы недоверия к «языковым экспериментам» на приматах и даже попыток преследования их авторов, которая царила в науке в 1970-е годы, когда Айрин только начинала свои бунтарские эксперименты.

В Главе 4 («Алекс и я – скитальцы») автор описывает свои впечатления от знаменитой конференции 1980 года, «Феномен Умного Ганса: коммуникация человека с лошадьми, китами и обезьянами». Конференция была организована видным лингвистом Томасом Себеоком и психологом Робертом Розенталем, и ее целью была попытка разгромить это направление. Разгромить направление не удалось, но ученым, которые пытались искать зачатки человеческого языка у приматов (и других высших позвоночных), все это создавало немалые трудности. Вот как она описывает царившую тогда в этой области обстановку:

…критика исследователей языка обезьян все возрастала, становилась все более резкой. Возникали вопросы: имеет ли исследование языка обезьян что-то общее с изучением языка в принципе? Исследователи могли просто находиться в заблуждении или даже хуже – могли сознательно вводить окружающих в заблуждение. Я достаточно быстро поняла, что будет совершенно неверным оперировать терминами, которые использовали в своей работе исследователи, обучавшие языку обезьян. Это могло увести меня от научной цели: а именно от исследования когнитивных способностей существа, не относящегося не только к приматам, но даже и к млекопитающим. Окном в мир когнитивных способностей моего подопечного станет коммуникация. Я поняла, что должна быть осторожна в выборе терминов, которые планирую использовать на публике и в научной среде (см. наст, изд., с. 143).