Виктор Дольник - Непослушное дитя биосферы. Беседа третья и четвертая

Тех же почестей удостоился павиан, истошно орущий на восходе солнца. Ведь признать, что павиан пытается молиться, как мы, много приятнее, чем...

Главное в массовой пошумелке — ритм. Если массе удалось создать единый мощный ритм, масса едина. Мы все умеем это делать инстинктивно: вспомните чудо рождения единого ритма из шума аплодисментов в зале или на митинге. Как бы против закона об энтропии тысячи незнакомых людей, не договариваясь, в течение нескольких десятков секунд синхронизируются. Если согласиться с тем, что ритм — первооснова музыки, то мы должны понимать, что способность создавать ритм и эмоционально на него реагировать передалась нам с генами дочеловеческих предков, что в этом мы едины с приматами. «Музыка» (в такой ее расширенной трактовке) — очень важное доречевое средство общения. Ладони, пятки, голос и подходящие предметы — ее инструменты, которые всегда с нами. Ребенок пробует играть в «ладушки» раньше, чем пробует говорить.

Ревун — рекордсмен среди приматов по силе криков и любви соревноваться в этом.

В маленьких детях потребность в пощумелках; попрыгушках очень сильна. Уже в доречевом возрасте они знают, как это делать, и делают точно так же, как все детеныши приматов: топают, кричат, подпрыгивают, стучат предметами. Они сходятся по нескольку человечков и устаивают прекрасно ритмизированную пошумелку.

На наскальном рисунке мы видим двух древних мужчин, играющих на арфах (справа стоит собака).

Спустя несколько тысяч лет на арфе играет древнегреческая арфистка.

Ударные инструменты, возможно, еще древнее щипковых.

А есть еще пошумелки подростков. Кто рос в военные и первые послевоенные годы, когда подросткам были недоступны музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства, тот может вспомнить проходившие по дворам или улице ватаги ребят, оглушительно стучавших в старые кастрюльки, листы железа, трещавших палками по заборам, барабанивших по водосточным трубам и ритмично выкрикивавших нечто почти нечленораздельное. Разгонят их в одном месте — они соберутся в другом. Или заберутся на жестяную крышу и устроят, стуча по ней, жуткую пошумелку. А кто рос в еще более давние времена — начала пионерии, тот помнит, как привлекательно для ребят было шествие отряда по улицам городка, время от времени нарушающее его жизнь ревом горна и грохотом барабанов, — ритуализированные пошумелки, да еще такие, что взрослые боялись их пресечь. Я говорю здесь только о бессознательном пласте пионерских шествий. Но и их сознательный девиз — дорогу молодым строителям нового мира — был, как станет ясно из дальнейшего, в струе мотиваций этой формы подросткового поведения.

Подростковые пошумелки можно, как мы только что вспомнили, устраивать и со старыми кастрюлями. А что будет, если дать ребятам музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства? Они будут шуметь ими. Просто шуметь? Конечно, нет, они же не обезьяны, многие из них в музыкальной школе учатся. Они будут шуметь музыкой. Отныне их сходки останутся, с одной стороны, пошумелками — обязательно громко, обязательно коллективно, обязательно с ритмичными телодвижениями, обязательно участвуют только «свои», обязательно с эпатированием взрослых; а с другой стороны, станут музыкальным действом. С особой, собственной музыкой. Даже если бы ни один взрослый на Земле не стал писать такой музыки, какую они хотят, композиторы среди подростков всегда найдутся: во-первых, они живут не на деревьях, а в наполненном музыкой мире, во-вторых, музыкальные способности, как известно, встречаются часто и проявляются очень рано. Чайковский, например, в шесть лет ночью бегал к роялю сочинять пьесы. В XIX веке дети менее чем одного миллиона дворян, имевшие доступ к музыкальным инструментам, породили всю русскую городскую музыку. В одном большом городе в условиях доступности музыки и инструментов теперь живет столько же детей. Но одному, да еще каждому городу не нужно столько взрослых композиторов, сколько хватило целому народу. Миллионам потенциальных Чайковских нет места в современном обществе. Но они родятся с жаждой творить музыку. И творят. Для кого? Для подростков, для их пошумелок. Взрослым профессиональным композиторам занять эту нишу трудно (не поймешь, чего дети хотят, музыка ли это вообще, да и условия здесь жесткие: не пришелся ко двору — отваливай).

В Древней Греции шумные ватаги молодежи нарушали покой горожан не только днем, но и ночью.

Итак, я хочу сказать вам, читатель, что современное «заболевание» подростков поп-музыкой имеет древнюю, врожденную основу — потребность организовать пошумелку. Что для пошумелки не обязательно иметь музыкальные инструменты или звуковоспроизводящую технику, но с ними получается пошумелка, воздействующая на подростков во много раз сильнее, чем без них. Что пошумелка — механизм бессловесного, внеразумного общения и единения, и она тем сильнее действует, чем громче, чем больше в ней участвует подростков, чем активнее они в ней участвуют и чем на большее число органов чувств она воздействует Ритмическим звуком, вибрацией и мельканием. Ясно, что самая подходящая для пошумелки музыка — «примитивная», если сравнивать ее с музыкой, служащей другим целям. Текст песен тоже должен быть на доразумном уровне — повторяющиеся слова, знаки для шаблонных понятий, подобие мелькания дорожных знаков, когда едешь на автомобиле. Я хочу, чтобы вы поняли читатель, что подросток в экстазе пошумелки, с одной стороны по-прежнему остается современным разумным человеком а с другой стороны, он охвачен древним инстинктом и извлекает из него первобытное наслаждение. Я хочу вам напомнить, что только во второй половине XX века впервые в истории человечества громкие музыкальные инструменты и средства воспроизведения звука бесконтрольно со стороны взрослых и массово оказались в руках подростков. Что средства коммуникации обеспечили им возможность слушать пошумелки не только соседних групп, но и всего мира. Что при этом неизбежно происходит унификация музыки пошумелок с доминированием самых пошумелистых.