Стивен Пинкер - Язык как инстинкт

Очевидно, что структура непосредственно составляющих — это материал, из которого сделан язык. Но то, что я продемонстрировал вам — это просто игрушки. Далее в этой главе я постараюсь объяснить современную теорию Хомского о функционировании языка. Работы Хомского являются «классическими» в том смысле, в котором употреблял это слово Марк Твен: то, о чем всем хотелось бы иметь представление, уже прочитав, но что никому не хочется читать. Когда я сталкиваюсь с одной из бесчисленных популярных книг о мышлении, языке и человеческой природе, которые ссылаются на «глубинные структуры значения у Хомского, общие для всех человеческих языков» (что, как мы увидим, ложно по двум причинам), я знаю, что книги Хомского, написанные на протяжении последних двадцати пяти лет покоятся в кабинете автора на верхней полке с неразрезанными страницами и в неистрепанном переплете. Многие из кожи вон лезут, рассуждая о сознании, но когда дело доходит до освоения подробностей работы языка, эти люди проявляют то же нетерпение, что Элиза Дулитл продемонстрировала Генри Хиггинсу в «Пигмалионе», когда она жаловалась: «Я не хочу говорить по правилам. Я хочу говорить, как леди из цветочного магазина».

Неспециалисты реагируют еще более резко. У Шекспира во второй части «Короля Генриха VI» мятежник Дик Мясник произносит знаменитую фразу: «Первым делом мы перебьем всех законников». Менее известно второе предложение Дика: обезглавить лорда Сэя. За что? Вот обвинение, выдвинутое вожаком черни Джеком Кедом:

Ты, как изменник, развратил молодежь нашего королевства тем, что завел школы. Тебе в глаза докажут, что при тебе есть люди, которые только и говорят, что о существительных да о глаголах, и все такие поганые слова, какие невтерпеж слышать христианину [39] Перевод Е. Бируковой, 1958 г. Акт IV, сцена 7. — Прим. перев. .

И кто может обвинять этого грамматикофоба, если типичный отрывок из одной узко-специальной работы Хомского звучит так:

Суммируя, мы приходим к следующим заключениям при допущении того, что след категории нулевого уровня должен быть надлежащим образом управляем. 1. VP является α-маркированной финитной формой (I). 2. Только лексические категории являются L-маркерами, поэтому VP не L-маркирована I. 3. α-управление ограничено тесным родством без качественного определения (35). 4. Только в терминале X 0-цепочки можно α-маркировать или маркировать по падежу. 5. Перемещение типа «вершина-к вершине» формирует А-цепочку. 6. Согласование вершины-спецификатора и цепочек требуют той же индексации. 7. Совместная индексация цепочек удерживается в рамках протяженной цепочки. 8. Не существует даже случайной совместной индексации I. 9. Совместная индексация I-V является формой согласования типа «вершина—к вершине»; если оно ограничено видовыми глаголами, то порождаемые основой структуры формы (174) расцениваются как союзные структуры. 10. Вероятно, глагол не надлежащим образом управляет своим α-маркированным дополнением.

Все это — просто беда. Люди, особенно те, кто со знанием дела распространяется о природе сознания, должны проявлять элементарное любопытство, что это за код используют человеческие особи для общения с себе подобными. В свою очередь ученые, зарабатывающие на жизнь изучением языка, должны постараться, чтобы это любопытство было удовлетворено. Но ни тем, ни другим не нужно относиться к теории Хомского как к набору кабалистических заклинаний, которые дозволено бормотать только посвященным. Эта теория — ряд открытий о строении языка, и ее можно оценить интуитивно, если сначала понять проблемы, решения которых она предлагает. В действительности, постижение грамматической теории приносит такое огромное интеллектуальное удовольствие, которое является редкостью для общественных наук. Когда в конце 60-х годов я перешел в старшие классы школы, где была возможность выбирать учебные дисциплины, исходя из их «прикладного» значения, популярность латыни резко пошла на спад (должен признаться, это произошло благодаря таким ученикам, как я). Наша преподавательница латыни миссис Рилли, чьи дифирамбы Риму не смогли замедлить упадок интереса, пыталась убедить нас, что латинская грамматика производит огранку ума, требуя от него точности, логики и постоянства. (В наше время такие аргументы скорее можно услышать от учителя информатики.) Миссис Рилли была права, но латинские парадигмы склонения — это не лучший способ передать природную красоту грамматики. Откровения Универсальной Грамматики гораздо интереснее не только своей обобщенностью и элегантностью, но и тем, что они прикасаются скорее к живым умам, а не к мертвым языкам.

Давайте начнем с существительных и глаголов. Ваша учительница грамматики наверняка заставляла вас учить некую формулу, которая соотносила бы части речи с видами значения, как например:

Но, как это чаще всего бывает при обсуждении проблем языка, учительница была не совсем точна. Верно то, что большинство названий лиц, мест и вещей — существительные, но не верно то, что большинство существительных — это названия лиц, мест или вещей. Существительные обладают любыми значениями:

the destruction of the city ‘ разрушение города’ [действие]

the way to San Jose ‘ дорога на Сан Хосе’ [путь]

whiteness moves downward ‘ белизна движется вниз’ [качество]

three miles along the path ‘три мили в этом направлении’ [мера длины]

It takes three hours to solve the problem ‘Решение этой проблемы занимает три часа ’. [мера времени]

Tell me the answer ‘Скажи мне ответ ’. [«каким является ответ» — вопрос]

She is a fool ‘Она — дура ’. [категория или вид]

a meeting ‘встреча’ [событие]

the square root of minus two ‘квадратный корень из минус двух’ [абстрактное понятие]

He finally kicked the bucket ‘В конце концов он сыграл в ящик ’. [нет значения вообще]

Точно так же, хотя слова, обозначающие действие, такие как count ‘считать’ и jump ‘прыгать’, обычно являются глаголами, глаголы могут обозначать и что-то другое, например ментальное состояние ( know ‘знать’, like ‘любить’), обладание ( own ‘владеть, обладать’, have ‘иметь’) и абстрактные отношения между понятиями ( falsify ‘фальсифицировать’, prove ‘доказать’).