М. Швецов - Химера и антихимера

«Книга Энгельса «Анти – Дюринг» имеет значительный исторический интерес, но сейчас искать в ней сколько-нибудь удовлетворяющего миропонимания и поучения было бы просто смешно. Книга эта не соответствует современной социальной действительности, грубо противоречит современным настроениям и исканиям…

Диалектика всегда есть идеально - логический процесс, она возможна только при разуме…

Или исторический процесс есть процесс диалектический, - самораскрытие идеи, и тогда в нем есть неумолимая внутренняя логика, или это есть процесс материалистический, и тогда в нем нет никакой логики, никакой разумности, а один только хаос… Очевидно мировой процесс может быть признан диалектическим только при идеалистическом учении о тождестве бытия и мышления, когда бытие понимается, как идея, как Логос. Тогда только мировой процесс может истолковываться, как диалектическое самораскрытие идеи, тогда только в мировом Логосе совпадают законы бытия с законами логики…

Энгельс, конечно, эмпирик, и считает опыт единственным источником знания, но приходит ли в голову один роковой вопрос…: чем гарантируется разумность опыта, делающая мир закономерным, на чем зиждется уверенность, что в опыте не будет нам дано что-нибудь необычайное, переходящее все пределы? Никакой разумности нам не надо, скажут г.г. позитивисты и материалисты. Нет, простите г.г., вам-то разумность нужнее, чем кому бы то ни было, иначе черт знает что может произойти, может произойти чудо, и вы этого ни за что не потерпите, да и никакой научный прогноз не будет возможен, вам ли обойтись без закономерности. И все позитивисты, а тем более материалисты свято и беззаветно верят в рациональность опыта, в некоторую разумность мирового процесса, в логику вещей. Все у них по закону, все в границах, а «закон» ведь всегда от разума, и все они чистейшие рационалисты, но и сознательные. У кантианца все оказывается в порядке и нельзя ждать никаких чудес, потому что разум законодательствует над опытом. Но материалист ведь не имеет права делать какие-то бы ни было предписания опыту и должен ежесекундно ждать самых неприятных неожиданностей от материального хаоса, создающего наш опыт, - единственную нашу пищу. Но материалист легко выходит из этой трагедии, для самоутешения он уверовал в рациональность опыта, в разумность материи, в логику хода вещей…

Диалектический материалист верит, что материальное социальное развитие протекает по рациональной схеме, словом, что в веществе мира есть разум, на который можно положиться, как на каменную гору… Марксизм верит, что основа мира и исторического процесса едина, что вся множественность подчинена этой единой основе и из нея выводится, что все индивидуальное призрачно. А почему не предположить, что бытие иррационально и множественно, почему хоть на секунду не предположить? Право же для этого очень много эмпирических оснований. Может быть, в мире много безумия, может быть, только индивидуальное реально, и не одно, а несколько начал скрывают тайну мироздания, может быть, развитие совершается без всяких схем, может быть, в опыте явится нам что-нибудь чудесное и необычайное. Во все это скорее можно поверить, чем в рационалистически-монистическую систему марксизма…

В катехизисе заключается знаменитое учение о скачке из царства необходимости в царство свободы… Тут, может быть, скрывается своеобразная романтика марксизма, но теория, прикрывающая романтические чаяния свободы, очень сера и в философском отношении слаба. Как постигнуть тайну превращения необходимости в свободу, если не было даже потенции свободы, каким образом материя создает дух? Свободу хотят химическим путем приготовить в реторте, но мы от такой свободы отказываемся и не верим в нее. И Энгельс, и марксисты, и эволюционисты, и кантианцы не догадываются, что может быть еще учение о свободе, как творческой, созидающей силе, без которой никогда не совершится желанного освобождения… Скачок допустим только при том предположении, что свобода, как творческая мощь, заложена в природе мира, в природе человека. Я бы даже сказал, что необходимость есть продукт свободы, что необходимость есть только чуждая для нас свобода…

Истинная теория развития должна будет посчитаться с тайной индивидуального и должна будет признать изначальность качеств. Уже существует сильное движение против дарвинизма, потому что дарвинизм упустил из виду внутренний творческий момент развития…Наряду с тенденцией монистической, которая пыталась единодержавно властвовать, пробивается тенденция плюралистическая, которой, может быть, принадлежит будущее и в науке, и в философии, после того как она освободится от некоторых грехов рационализма. Опыт ведь плюралистичен и нам, может быть, нужно построить новый идеал знания, теснее сближающий нас с живым и индивидуальным…

Монизм есть чисто рационалистическая «предпосылка», основанная на том, что будто бы единство природы разума создает единство природы мира, навязывает ему это единство. Монистическая тенденция существует в мышлении, но отсюда ведь никак нельзя заключить о монистичности бытия. Философская драма Энгельса заключается в противоестественном соединении материализма с рационализмом, и это драма обычная, потому что материализм не имеет логического права быть рационалистическим, и вместе с тем он всегда рационалистичен. В этом бессмысленность и невозможность материализма.… С падением монистической «предпосылки» падает и теория перехода количества в качество…»

Прежде чем начать об эволюции жизни на Земле, давайте поговорим о жизни вообще. Конечно, вопрос этот едва ли проще вопроса о виде. Советские биологи официального направления любят цитировать Энгельса с его знаменитой фразой: «Жизнь есть способ существования белковых тел». Но священный пыл марксистского божка не способен удовлетворить и вопроса пытливого студента, который не видит никакой жизни в сыром яичном белке, например, помещенном в стакан при 37 градусах. Даже если бы современный Энгельс подгреб под себя все достижения новой науки, вряд ли после его обобщений мы поняли, что такое жизнь. Жизнь нельзя определить из фактов, жизнь сама определяет факты. И жизнь надо искать в проявлениях духа. Но об этом позднее, а сейчас давайте разглядим подходы к этой проблеме.

Много поколений исследователей пытались дать достаточно исчерпывающее определение жизни, иногда оно было слишком широким, иногда очень узким. Как бы то ни было, даже в неудачных определениях содержится больше информации о живом, чем в определении Энгельса. Сейчас старых авторов трудно найти даже в центральных библиотеках, поэтому воспользуемся для обзора проблемы сведениями из сочинений Герберта Спенсера «Основания биологии» (1870, Санктъ-Петербургъ, издание Н.П. Полякова).